Нуне Агбалян: “Имя работает на меня”

Интервью / Асмик Шамцян
Фото / архив Нуне Агбалян

Имя Нуне Агбалян хорошо знают не только у нас в стране, но и далеко за ее пределами. Свое искусство – роспись по ткани (шелку, газу, шифону, крепдешину, атласу, хлопку и льну) – она довела до совершенства, придумав много разных форм. Ее работами восхищались и приобретали их жители Германии, Чехии, США, Франции, Швеции, Австрии, Голландии, Бельгии, Канады и России. Все ее выставки, примерно 80, пользовались огромным успехом, принося не только творческие, но и вполне материальные дивиденды. Заказы на шали, шарфы, шарфики, косынки, шейные платки и одежду сыпались один за другим. Ее большое панно размером 60 кв. м висит в Ереванской мэрии, украшая ее и поражая посетителей размахом и неординарностью. Нуне Агбалян – одна из основательниц армянской школы батика и росписи по шелку. Сегодня она не только активно творит, но и передает все тайны своего мастерства студентам Академии художеств.

Расскажите, пожалуйста, благодаря чему или кому вы стали тем, кто вы есть.

Вообще это очень интересно. Моя мама 50 лет преподавала в институте им. Брюсова зарубежную литературу и сумела передать мне эту любовь. Так что я выросла на литературе. Как-то я читала и увидела живую картинку к прочитанному, которую мне захотелось нарисовать. Это произошло, когда мне было 13 лет.

И что же это было?

Произошло то, что наши (люди, надо сказать, ученые) сказали мне: «Надо рисовать с натуры, а не с того, что у тебя в голове». То есть подошли к вопросу академически. Надо было организовать натуру. А в тот момент моя мама уехала на повышение квалификации в Москву. Я очень скучала по ней, и папа, чтобы как-то утешить меня, купил мне краски. И вот я нарисовала бегонию, росшую у нас на окне. Это был мой первый рисунок. Потом я прочитала трагедию Шиллера «Коварство и любовь» и нарисовала костюмы к ней. Потом был «Балаганчик» Блока… Словом, я мечтала стать театральным художником. И вот мы с мамой поехали в Москву поступать в институт. Однако человек из приемной комиссии театра-студии МХАТ сказал, что они предпочитают принимать мальчиков, потому что «сценография – это не женское дело». Это, конечно же, клише, но в моей жизни оно сыграло положительную роль. «Поступайте в текстильный институт», – посоветовал мне он же, совершенно чужой человек, который фактически распорядился моей судьбой.

Это был очень неожиданный поворот для вас?

Конечно! Я вышла с экзамена зареванная и расстроенная. Но в текстильный мы таки пошли. Там мои документы взяли с радостью, потому что я была ИХ кадром, и они это сразу увидели, в отличие от нас. Его Величество Случай. Начни я свою жизнь заново, я бы занялась декорированием, но, конечно, это не говорит о том, что я жалею о своей специальности. Она – самая лучшая. Те профессиональные знания, которые я получила в своем вузе – и декорирование, и текстиль в интерьере и т. д. – мне помогают до сих пор. По ходу я освоила программы 3D, ArchiCAD. Мне интересно все.

То есть со своими студентами вы говорите на одном языке.

Я преподаю с 23 лет, и мне интересно, как мои знания ложатся в современную жизнь. Студент не может слушать и слышать преподавателя, который сам ничего не создает. Ему нужен действующий художник, хотя это – совершенно разные специальности. Быть художником и быть педагогом – это никак друг с другом не связано. Но когда ты можешь и то, и другое – это очень интересно и эффективно. У меня это получается отчасти и потому, что я постоянно в состоянии эксперимента.

Возможно, потому вам и повезло – быть востребованной на Западе? По советским временам это не каждому удавалось. А в какую заграницу вы ездили?

Какую?! Хорошую! (смеется) В течение 10 лет у меня был менеджер в Германии, куда я ездила два раза в год. Все было прекрасно организовано, мне оставалось только работать и везти туда свои изделия. Конечно, были и другие страны. Потом Союз развалился, началась сумятица, и мне пришло в голову делать маленькие вещи – кошельки, броши, сумочки, которые пользоваплись большим успехом в Армении. И если двадцать лет назад моими покупателями были почти одни иностранцы, то сейчас – все местные. Сейчас и смысла нет все везти за рубеж и там продавать. У нас тоже все идет на ура. Теперь я езжу в другие страны только с целью отдохнуть.

За вас остается только порадоваться. Вы прекрасно устроились.

Когда я была маленькой, мой дедушка рассказал замечательную историю. Году примерно в 41-м у военного самолета испортился двигатель. Никто не мог найти причину, а починить нужно было во что бы то ни стало. Пригласили одного старого специалиста, который еще до революции работал. Он «послушал» самолет и определил место поломки. Самолет починили. Специалиста вызвали в высокие инстанции и спросили, сколько он хочет за труды. «Сто тысяч рублей». По тем временам это были фантастические деньги. А он такой немощный, старенький уже… Зачем ему столько денег, никто не мог понять. «Почему так дорого?» – спросили его. «Услуга стоила рубль, – ответил он. – А все остальные деньги – за прожитые годы, в течение которых я набрал этот опыт». У меня такая же история. Все эти 30 лет я набирала опыт, а сейчас пожинаю плоды. Я работала каждый божий день по 12 часов, а это не может не привести к хорошим результатам. Если ты относишься к своей работе с любовью, холишь ее и лелеешь, она платит тебе тем же. Все эти годы я работала на свое имя, а теперь оно работает на меня.

Но и тем не менее, в вашей профессиональной жизни заграница до сих пор играет серьезную роль.

Так получилось, что мою картину подарили одной американской паре. Она логопед, он программист. Работа так понравилась им, что они приобрели еще несколько. Потом связались со мной и предложили сотрудничество. Сделали сайт, где выложили мои работы для продажи, и мы заключили с ними договор. Моя старшая дочь, бухгалтер экстра-класса, живет в Америке, и по ее совету своим новым знакомым я продала право на печать, а не саму работу. До этого я сотрудничала с другой парой американцев, для которых я расписывала большие полотна шелка копиями произведений выдающихся живописцев – Моне, Ван-Гога, Климта и других. Они шили одежду из него и продавали в своем магазине. Надо сказать, что он имел бешеный успех, в нем любили отовариваться звезды. Но при этом они платили мне чуть ли не копейки. Словом, я прекратила с ними отношения.

Что любят жители разных стран в ваших работах?

Каждая страна имеет свои колористические предпочтения. Например, в Герма- нии предпочитают холодные цвета – синий, серый, темно-зеленый, во Франции – фиолетовый, светло-розовый, а в Америке – розовый, красный. В Армении очень любят теплые тона. Здесь иностранцы покупают яркие вещи насыщенных тонов.

Вы, насколько я знаю, единственная у нас читаете курс лекций на тему «Как создать новый бренд».

Да, эту программу я привезла из Парижа. Я была на повышении квалификации в институте Франсез де ля Мод. Я объясняю студентам, что процесс начинается с изучения рынка (а рынок у нас в плачевном состоянии). Нас же всегда учили, как надо работать, воплощать идею, но как создать бренд и тем более правильно им распорядиться, продать, не учили никогда. Студенты стоят на улице и смотрят, во что одеты люди. И выдают в конце статданные на 100 человек. Исходя из этого делаются соответствующие выводы и коллекции. Наш рынок немного отрегулировали монобрендные магазины, которые открылись в Армении в последнее время. Но что такое арт-рынок, по-настоящему я поняла в Америке, просто нужно найти правильных людей. А в нашей маленькой стране нет рынка сбыта для крупных вещей, но есть очень неплохой рынок для сувениров.

А тамошние модели бизнеса срабатывают и здесь?

Я всегда привожу в пример фирму Benetton. В середине 50-х годов прошлого века двое братьев и сестра основали дело. Братья покупали пряжу в одной деревне, она вязала свитера, которые сбывались в третьей деревне. Это модель малого бизнеса. Но так как малый бизнес в нашей стране душат и он существует только на бумаге, то здесь эта модель, конечно, не работает. Но у нас есть другое – много свободной, дешевой рабочей силы, и это основной плюс нашего рынка. Нам не нужно шить в Китае, мы можем делать это у себя. Я считаю, что это очень хорошо, потому что дает возможность отделить зерна от плевел. Там, на Западе, можно протолкнуть продукцию, найдя что-то новое, у нас же это не работает, потому что нет производства. Мы должны железно усвоить, что самая дорогая вещь – это творческая мысль, идея. Своим студентам я всегда повторяю: вы ценны только тогда, когда у вас есть идеи.

Как у нас, кстати, обстоят дела с носителями идей?

Есть очень хорошие студенты. Мы сотрудничаем с British Council, который присылает из Англии специалистов, с европейскими вузами. У нас хорошая художественная школа, и это держит нас на плаву. Но необходимо доносить до наших, что надо начинать с концепции, с понимания целей и задач. Знаете, как Кензо стал Kenzo? Его дом в Японии снесли, когда он был еще совсем молодым, дав в качестве компенсации 350 тысяч иен. На эти деньги он купил билет до Европы и прибыл в Марсель, а оттуда – в Париж. Он не знал ни слова по-французски. Он стриг собак, но в итоге стал знаменит. А почему? Потому что у него была концепция, ясность: Азия на европейский манер. На этом он и построил весь свой бренд, который живет и здравствует до сих пор. В Лондоне я посетила фабрику Burberry, чтобы увидеть, как они работают.

Концептуальное решение таково. Первое – удобство, второе – клетчатость, третье – ткани из хлопка. Все просто. Задача педагога – дать ребенку проявить себя. «А какую коллекцию нам делать – прет-а-порте или от-кутюр?» – спрашивают меня студенты. «Разумеется, от-кутюр!» – следует ответ. Вы должны стремиться к тому, что невозможно. То, что возможно, вы сделаете завтра. Надо начинать с глобальной, большой идеи. А у нас задачи принижают. Сейчас мы пишем новую программу для вузов. И она рассчитана на среднего студента. Я спрашиваю, кто такой средний студент? Я не хочу такого усредненного студента. Я хочу умного и талантливого, поэтому буду писать программу сложную, тяжелую – для человека, который хочет стать кем-то. Мне не нужен НИКТО. Это путь для ущербных людей. Тем более сейчас, когда море информации, когда можно увидеть и услышать все, мы не имеем права ограничивать учащихся. Нам нужны образованные люди, которые составят ядро нашего общества. Вот это самое главное.