Любитель лайковых перчаток и черных шелковых цилиндров, щеголь и денди, рыжеволосый юнец с пронзительно голубыми глазами. То ли ангел, то ли бестия. Женщины влюблялись в него, теряли голову, но Гауди остался одинок. Он долго ухаживал за красивой учительницей Пепетой Мореу, но на неловкое предложение руки и сердца она ответила, что уже помолвлена. Потом был недолгий роман с юной американкой, но девушка вернулась в Америку, и пути их разошлись. В этом Гауди увидел знамение: его судьба – одиночество. Жертва ради высшей цели. Смерть караулила его с самого рождения. Врач, консультировавший семью Гауди-Корнет, взглянув на новорожденного, вынес довольно жесткий вердикт: “Не жилец. Слишком хил”. Мальчик выжил. Однако уже в возрасте 5 лет тот же врач поставил диагноз: суставный артрит. Антонио почти не мог ходить и уж тем более играть со своими сверстниками. Все детство он провел в одиночестве, наблюдая окружающий его мир. В тридцать он выглядел вдвое старше ровесников, в пятьдесят – дряхлым стариком. Он знал, что остался в живых не просто так.
Гауди, сын ремесленника-котельщика, родился в 1852г. в маленьком городке неподалеку от Барселоны. Он совершенно не походил на типичного испанца. Да, в общем-то, он им и не являлся. Как каталонец, он был испанцем и неиспанцем одновременно. Даже фамилию его принято произносить с ударением на последнюю букву, как делается во Франции. Каталония – это своеобразный буфер между рациональной, экономически развитой Европой и фанатично верующей, иррациональной Испанией. А еще это место встречи северофранцузской возвышенной готики с мавританским архитектурным кружевом. В этой связи характерно, что творческие фантазии Гауди удивительным образом сочетались с точным математическим расчетом, с умением использовать новейшие материалы и методы строительства. Пожалуй, лишь каталонский дух мог родить такое. Студентом он не терпел аналитической геометрии, но обожал изучение искривленных поверхностей. Гауди реализовал за свою жизнь 18 архитектурных проектов. За каждым из его творений тянется шлейф мифов и легенд, его дома – это ребусы, скрытый смысл которых разгадывать и невозможно, и, кажется, опасно. Большинство выстроенных каталонским зодчим зданий находится в Барселоне. Он почти не вылезал оттуда и практически не видел того, что строили в других странах архитекторы модерна. Гауди был индивидуалистичен до крайности. Возможно, до абсурда. Но при этом по-своему делал то же самое, что делали его современники в разных уголках Европы и США. В период раннего творчества строились его первые, богато декорированные, относящиеся к раннему модерну, проекты: “стилистические близнецы” – нарядный Дом Висенс (Барселона) и причудливый Эль Капричо (Комильяс, Кантабрия); также компромиссный псевдобарочный Дом Кальвет (Барселона) – единственное здание, признанное и любимое горожанами при его жизни. Также в эти годы появляется проект в сдержанном готическом, даже “крепостном” стиле. Школа при монастыре Святой Терезы (Барселона), а также нереализованный проект зданий Миссии Францисканцев в Танжере; неоготические епископский дворец в г. Асторга (Кастилья, Леон) и Дом Ботинес (Леон).
Скорее всего, мы не имели бы сегодня Барселоны Гауди, если бы не счастливый случай, явившийся в лице промышленника, эстета и мецената Эусебио Гуэля. Он был богат и прагматичен, как нувориш, религиозен и ортодоксален, как испанец, тонок и чувствителен, как декадент. Удивительная смесь, встречающаяся отнюдь не на каждом шагу. Но именно эта смесь качеств нужна была Гауди. Именно она образовывала идеального заказчика. И архитектор получил такового. 35 лет, вплоть до самой смерти дона Гуэля, Гауди был его семейным архитектором. Для своего друга и покровителя Гауди создал усадьбу, или так называемые павильоны (1885-1888), и городской особняк (1886-1888). Павильоны – это остатки бывшего поместья графа Гуэля, которые включают весьма замысловатую кирпично-чешуйчатую конюшню и кованые ворота с экстравагантными драконами. Теперь это место носит название Дворец Педральбес. Позднее возник проект парка Гуэль (1903-1910). Монте Пелада – (“лысая гора”) – именно здесь вырос город-сад, задуманный как убежище от индустриальных ужасов ХХ столетия. Территорию парка предполагалось разделить на 60 частей для домов состоятельных горожан, но проданы были лишь 2 участка. Притом одним из покупателей был сам Гауди. Осмыслить философию парка Гуэль – занятие почти безнадежное. В нем есть вход и выход, но нет начала и нет конца. Изгибы форм, перепады высот, колонны, замаскировавшиеся под деревья… Все это не похоже на образ рая как конечной цели человеческого пути. Главная достопримечательность самого оптимистичного творения архитектора – яркая змеевидная скамья, окаймляющая дорический храм, уходящая вдаль и возвращающаяся из ниоткуда – удивительный памятник бесконечности, чья поверхность пестрит странными, колдовскими знаками и символами (говорят, на этой скамье людей посещают мистические видения).
Тысячелетиями архитекторы украшали свои постройки статуями, лепниной, скрывая от посторонних взглядов конструкции, имевшие в своей основе простые геометрические объемы. Но Гауди не стал их прятать. Он просто постарался не использовать их в своих постройках. Стены, крыши, окна, двери изгибаются и искривляются. Его здания похожи то на диковинных животных, то на растения или скалы. Чтобы не резать помещения, он придумал собственную, безопорную систему перекрытий. Безудержная фантазия сочеталась с тонким математическим расчетом, умением и желанием экспериментировать с новейшими строительными материалами. Так как каждый выстроенный дом Гауди считал живым существом, то верил, что каждому его созданию требуется свобода для роста. Он мог начать стройку, не имея готовых чертежей, точнее, их у него и не бывало никогда, поэтому никто не мог продолжать его творения без него. Он мог выстроить рабочих перед фасадом здания, подготовленного для облицовки, и заставить их прикладывать поочередно кусочки мозаики к стене, дабы мэтр неторопливо выбрал нужное ему сочетание цветов. А порой построенное уже здание могло ему не понравиться, и тогда целые помещения отправлялись на снос так, как будто речь шла всего лишь о дешевеньком макете. Оспаривать его решения пытались немногие. Вмешательства в творческий процесс он не терпел. Стиль модерн, к которому Гауди можно причислить лишь условно, быстро нашел своих почитателей.
Ими, как правило, становились неожиданно разбогатевшие ремесленники и купцы, желавшие всем объявить о своем богатстве. Не жалея денег, они заказывали дома и приветствовали самые безумные идеи, лишь бы их жилище не походило на все прочие и выглядело до неприличия дорогим. Желание утереть нос соседу породило целый квартал прекрасных особняков, прозванный позднее “кварталом раздоров”. Здесь могли воплощаться самые дерзкие архитектурные проекты, самые необычные замыслы. Его дома – один затейливее другого – стали хрестоматией стиля модерн. Первый вклад Гауди в стиль нового квартала – Каса Кальвет (“каса” – дом, а Кальвет – очередное семейство заказчиков-фабрикантов). В том же Квартале раздоров, на проспекте Грасиа, Гауди дал волю фантазии на полную катушку. Каса Батло – это полный модерн, не дом, а живое существо. Изогнутую дугой крышу украшала черепица, выложенная в виде чешуи, и напоминала дракона. Высокий шпиль слева пронзил его массивное тело. А мельчайшие кусочки керамики на фасаде дома переливались так, что создавалось впечатление, что умирающее чудовище вздрагивает при каждом вздохе. Жутковатую картину дополняли балконы в виде черепов и колонны, похожие накости. Со временем к мрачному облику дома привыкли. Балконы-черепа назвали карнавальными масками, разноцветную мозаику – конфетти, а пронзенное чешуйчатое чудовище на крыше стало тем самым драконом, которого победил Святой Георгий. Каса Мила – следующий шедевр Гауди – в народе называют Ла Педрера (“каменоломня”). Он находится на том же проспекте Грасиа. Дом похож на бетонную волну, захлестывающую тротуар, на дикую скалу, вырастающую посреди улицы.
Гауди сказал, что фантастические формы Педреры перекликаются с контурами окружающих Барселону гор, которые видны с крыши этого дома. Изнутри дом производит гораздо большее впечатление, особенно внутренний дворик и чердак, где устроен музей Гауди. Под самой крышей вырезана каменная роза, рядом с ней – слова молитвы. Ла Педрера – один из самых знаменитых в мире домов. Часть его занимает каталонский банк, часть составляют жилые квартиры. Принадлежит он по-прежнему семье Мила, для которой когда-то был построен. Раз в год все члены семьи съезжаются в Барселону, чтобы сфотографироваться возле своего дома. В том же квартале обрела каменную плоть главная и самая удивительная фантазия Гауди – Собор Святого семейства, Саграда Фамилиа.
Собор, как и вся жизнь Гауди, полон скрытых и явных знаков. Двенадцать башен посвящены апостолам, центральная, с крестом – символ искупительной жертвы Спасителя. Внутреннее пространство – сад: колонны – стволы платанов, их смыкающиеся кроны образуют купол, сквозь него видно звездное небо. Здание проектировалось так, чтобы колокола в нем звучали, как грандиозный орган, а ветер, проходя через отверстия башен, пел, как настоящий хор.
А еще скамьи для тридцати тысяч молящихся. Гауди отдал храму 43 года жизни, а с 1910 года и вовсе занимался лишь им. Однако строительство последнего великого собора Европы продолжается по сей день. Гауди знал, что ему не суждено увидеть храм завершенным. Некоторые, правда, и вовсе считают, что тайный замысел Гауди – вечное строительство собора. А единственной программой, которая смогла сделать расчеты, необходимые для продолжения строительства Саграда Фамилиа, оказалась программа НАСА, рассчитывающая траекторию космических полетов. Последние годы своей жизни Гауди провел у стен строящегося собора. Он не брал денег за свой труд, напротив, все средства вкладывал в постройку собора. Когда одетого в лохмотья старика сбил трамвай, никто из свидетелей трагического происшествия не узнал в нем знаменитого архитектора. Похоронили Гауди в его соборе, под сводами арок из переплетенных ветвей колонн.
В случае копирования и размещения материалов ссылка на журнал и сайт www.designdeluxe.am должна быть активной и является обязательной.
