m0Мо­ко – твор­чес­кий псев­до­ним Ма­ри­ам Ха­чат­рян. Детс­кое имя, ко­то­рым на­зы­вал ее отец – из­вест­ный ху­дож­ник Ру­дольф Ха­чат­рян – нав­сег­да срос­лось с ней. Она при­вык­ла к не­му на­столь­ко, что да­же не отк­ли­ка­ет­ся на имя Мариам. Та­лант ху­дож­ни­ка про­я­вил­ся в Мо­ко чуть ли не с пе­ле­нок. Она рас­ска­зы­ва­ет, что ри­су­ет с двух лет. «Ча­сто де­ти ху­дож­ни­ков по­па­да­ют под твор­чес­кое вли­я­ние сво­их ро­ди­те­лей, тем бо­лее та­ких, ка­ким был мой па­па.Но, гля­дя на мои ра­бо­ты, ни­ког­да не ска­жешь, что я – его дочь. А вот ха­рак­те­ром и внеш­ностью я в па­пу», – го­во­рит Мо­ко. Она рос­ла ре­бен­ком сво­бод­ным в са­мом пря­мом и пра­виль­ном смыс­ле это­го сло­ва. Ее отец от­но­сил­ся к ней как к лич­но­сти с 2-3 лет, и ей ни­ког­да не при­хо­ди­лось чувст­во­вать се­бя ре­бен­ком в без­лич­ност­ном по­ни­ма­нии это­го сло­ва.

m6 Он ни­ког­да не пы­тал­ся учить или из­ме­нять Мо­ко, а, на­о­бо­рот, раз­ви­вал все, что ­бы­ло за­ло­же­но в ней с рож­де­ния. По­э­то­му, ви­ди­мо, она и рос­ла впол­не са­мо­сто­я­тель­ным че­ло­ве­ком.Так, в 12 лет Мо­ко без вся­кой по­мо­щи и подс­ка­зок со сто­ро­ны по­сту­пи­ла в Центр эсте­ти­чес­ко­го вос­пи­та­ния Иги­тя­на, а ког­да по­ня­ла, что учи­тель ей не нра­вит­ся, про­сто поп­ро­си­ла сме­нить его. По­том бы­ло учи­ли­ще име­ни Тер­ле­ме­зя­на, вос­по­ми­на­ния о ко­то­ром яр­ки и све­жи до сих пор. «Там ви­тал в воз­ду­хе дух твор­чест­ва. Мой учи­тель был до­воль­но сред­ним ху­дож­ни­ком, но умел раз­ви­вать в нас при­род­ные та­лан­ты, – го­во­рит Мо­ко. Од­на­ко та­лант и са­мо­лю­бие, как ни стран­но, так и не да­ли ей окон­чить Ере­ванс­кий ху­до­жест­вен­но -те­ат­раль­ный ин­сти­тут ( рань­ше он име­но­вал­ся так). «Из нас выт­рав­ля­ли лич­но­стей и ху­дож­ни­ков», -объ­яс­ни­ла Мо­ко.Ког­да на треть­ем кур­се они вме­сте с му­жем (ху­дож­ни­ком-абст­рак­ци­о­ни­стом Ва­а­ном Ру­ме­ля­ном – ред.) по­е­ха­ли на вы­став­ку во Фран­цию, то, вер­нув­шись на за­ня­тия с двух­ме­сяч­ным опоз­да­ни­ем, ус­лы­ша­ли от сво­их пре­по­да­ва­те­лей стран­ное пред­ло­же­ние: или их от­чис­ля­ют, или им при­дет­ся сно­ва сесть на тот же курс. Оба тог­да пред­поч­ли по­ки­нуть сте­ны «го­степ­ри­им­но­го» ву­за. А пе­ред Мо­ко вста­ла проб­ле­ма, как рас­ска­зать об этом от­цу. Он от­ре­а­ги­ро­вал очень спо­кой­но: «Раз­ве моя доч­ка мог­ла по­сту­пить ина­че?» В 92-ом го­ду ху­дож­ни­ца уе­ха­ла в Моск­ву, и там на­ча­лась на­сто­я­щая твор­чес­кая жизнь.

m9 В 1993 году в га­ле­рее Во­сто­ка в Москве она отк­ры­ла пер­со­наль­ную вы­став­ку, а чуть поз­же – в Цент­раль­ном До­ме Ху­дож­ни­ка. А сколь­ко бы­ло груп­по­вых вы­ста­вок – про­сто не пе­ре­чес­ть. Хо­тя не все шло глад­ко. Вме­сте с рож­де­ни­ем ре­бен­ка при­шел мно­го­лет­ний за­стой в твор­чест­ве, окон­чив­ший­ся в 2007 го­ду. Пос­ле смер­ти от­ца, Ру­доль­фа Ха­чат­ря­на, Мо­ко при­е­ха­ла в Ере­ван. Как са­мо­сто­я­тель­но­го ху­дож­ни­ка здесь ма­ло кто ее знал. По­жив тут не­ко­то­рое вре­мя, она с ра­достью по­чувст­во­ва­ла, что пе­ри­од твор­чес­кой пу­сто­ты за­кон­чил­ся, и к го­дов­щи­не смер­ти от­ца ее как буд­то прор­ва­ло. До­го­во­рив­шись с га­ле­ре­ей «Ге­вор­кян» о вы­став­ке, она за пол­то­ра ме­ся­ца на­пи­са­ла мно­жест­во кар­тин. «Я ри­со­ва­ла бук­валь­но с ут­ра до но­чи. Пе­ри­од был до­воль­но мрач­ный для ме­ня, и ра­бо­ты по­лу­чи­лись соз­вуч­ны­ми ему. Я не­ве­ро­ят­но вол­но­ва­лась, по­то­му что от­ветст­вен­ность бы­ла слиш­ком ве­ли­ка: во-пер­вых, вы­став­ка пос­вя­ща­лась па­пе, во-вто­рых, она бы­ла пер­вой в Ере­ва­не. Вид­но, твор­чес­кой энер­гии во мне на­ко­пи­лось очень мно­го, по­то­му что спу­стя де­сять ме­ся­цев я отк­ры­ла вто­рую вы­став­ку.

m13Мно­гие на­зы­ва­ют ее бо­лее силь­ной по си­ле воз­дейст­вия, чем пер­вая», – счи­та­ет Мо­ко.К де­ко­ри­ро­ва­нию та­ре­лок Мо­ко приш­ла, как это ча­сто бы­вает, слу­чай­но. Взяв с со­бой в Моск­ву нес­коль­ко ке­ра­ми­чес­ких та­ре­лок од­но­го ар­мянс­ко­го ма­сте­ра, она раз­ри­со­ва­ла их. И по­ка работала, по­ня­ла, что декорирование стало неотъемлемой частью ее творчества. В де­ко­ре она мо­жет фан­та­зи­ро­вать в сколь угод­но ши­ро­ких рам­ках. Мо­ко го­во­рит: «Ни од­на та­рел­ка не пов­то­ря­ет­ся. Я про­сто не в со­сто­я­нии пов­то­рить тот же ри­су­нок дваж­ды. Как-то у ме­ня при­об­ре­ли шесть та­ре­лок, две из ко­то­рых слу­чай­но раз­би­лись и ме­ня поп­ро­си­ли на­ри­со­вать та­кие же. Я от­ве­ти­ла, что это не­воз­мож­но по оп­ре­де­ле­нию. Я мо­гу раз­ри­со­вать та­рел­ки, по­хо­жие по ко­ло­ри­ту или ха­рак­те­ру, но не оди­на­ко­вые». По­сте­пен­но у нее сло­жил­ся свой круг за­каз­чи­ков, а ке­ра­ми­чес­кие та­рел­ки «от Мо­ко» сей­час ук­ра­ша­ют мно­гие из­вест­ные до­ма в Моск­ве.

m8Для нее важ­но, к ко­му по­па­дут ее ра­бо­ты и как сложится их даль­ней­шая судь­ба. Важ­но знать, по­ни­ма­ет ли по­ку­па­тель ис­кусст­во и каково его от­но­ше­ние к пред­ме­там ис­кусст­ва. Де­ко­ри­руя та­рел­ки, ху­дож­ни­ца возв­ра­ща­ет­ся в мир детст­ва и мас­ка­ра­да, где жи­вут кло­у­ны – ее лю­би­мые пер­со­на­жи.

Пы­тать­ся опи­сы­вать тарелки – на­ив­но, так­же как пы­тать­ся опи­сать тон­чай­шие дви­же­ния ду­ши, про­ис­хо­дя­щие на не­о­ся­за­е­мом, не­ви­ди­мом уров­не. Ра­бо­та на та­рел­ках ус­по­ка­и­ва­ет ее, да­ря уют. Их не­боль­шая пло­щадь та­ит в се­бе неч­то та­инст­вен­ное для Мо­ко. Те­ма ска­зоч­но­сти, столь ми­лая ее серд­цу, про­яв­ля­ет­ся толь­ко при рос­пи­си та­ре­лок. Ра­бо­тая с ни­ми, она ви­дит ко­неч­ный ре­зуль­тат сво­их тру­дов, в то вре­мя как по­лот­на поч­ти до пос­лед­не­го хра­нят тай­ну ко­неч­но­го об­ра­за.

m4Та­кой же кра­соч­ной и об­во­ро­жи­тель­ной рос­пи­си Мо­ко под­вер­га­ет вы­ре­зан­ные в фор­ме условного че­ло­ве­ка фи­гу­ры, ко­то­рые она на­зы­ва­ет ма­не­ке­на­ми. Про­цесс их рос­пи­си слож­нее, чем ке­ра­ми­чес­ких та­ре­лок. Для них тре­бу­ют­ся спе­ци­аль­ные крас­ки, ко­то­рых по­ка нет в Ере­ва­не, а име­ю­щи­е­ся при­хо­дит­ся нак­ла­ды­вать в нес­коль­ко сло­ев. Рос­пись ма­не­ке­нов вы­пол­не­на с юве­лир­ной тон­костью. Пос­ле ра­бо­ты над ни­ми Мо­ко даже приш­лось ле­чить гла­за. Ми­ро­возз­ре­ние и не­ко­то­рые те­о­рии ху­дож­ни­цы наш­ли свое от­ра­же­ние имен­но в этих двух фи­гу­рах. Ма­не­ке­ны бес­по­лые, сог­лас­но те­о­рии Мо­ко об анд­ро­гин­но­сти че­ло­ве­ка.

От­вер­стие вме­сто гла­за сим­во­ли­зи­ру­ет ог­ра­ни­чен­ный взгляд че­ло­ве­ка на мир – лишь од­ним гла­зом, а от­вер­стие на ме­сте серд­ца дру­го­го ма­не­ке­на – восп­ри­я­тие ми­ра серд­цем. «Ког­да смот­ришь серд­цем, бе­решь то, что близ­ко те­бе.Ведь мож­но уви­деть це­лое – и не по­нять ни­че­го, а мож­но уви­деть часть це­ло­го – и по­нять все. Чем вы­ше ин­тел­лект, тем слож­нее жизнь че­ло­ве­ка, по­то­му что тог­да мно­гое отк­ры­то его по­ни­ма­нию. Веч­ные по­ис­ки ус­лож­ня­ют жизнь», – убеж­де­на Мо­ко. Она про­пу­сти­ла сквозь ма­не­кен ве­рев­ку крест-на­крест – в знак то­го, что че­ло­век нес­во­бо­ден по рож­де­нию, где бы он ни жил и где бы ни на­хо­дил­ся. Прес­синг пред­рас­суд­ков, при­об­ре­тен­ных в те­че­ние жиз­ни, ог­ра­ни­чи­ва­ют сво­бо­ду. А го­во­рить о пол­ной сво­бо­де даже не приходится. Как го­во­рит Мо­ко, жизнь вы­нуж­да­ет прис­по­саб­ли­вать­ся ко мно­гим ве­щам и из­бе­жать это­го не­воз­мож­но, так­же как не­воз­мож­но воп­ло­тить в жизнь все свои за­мыс­лы и не­ве­ро­ят­ные за­ча­стую фан­та­зии.

В случае копирования и размещения материалов ссылка на журнал и сайт www.designdeluxe.am должна быть активной и является обязательной.