Интервью / Асмик Шамцян
Фото предоставлены Центром Стаса Намина
Не могу припомнить за последнее время ни одного мероприятия в Ереване, посвященного Дням творчества одного человека. Но в середине декабря нам выпала большая удача стать соучастниками полномасштабного действа, срежиссированного в прямом и переносном смысле Стасом Наминым (Анастас Микоян). Он совмещает в себе большое количество профессий высочайшего качества: музыкант, композитор, основатель российской рок–музыки, продюсер, художник, фотограф, режиссер, антрепренер, промоутер, путешественник и, наконец, основатель и руководитель популярной группы “Цветы”. Если из молодых кто не помнит, то это они исполняли ту самую знаменитую песню “Мы желаем счастья вам”, которую и до сих пор часто поют. С 14 по 19 декабря ереванцам были показаны: три спектакля Театра музыки и драмы Стаса Намина – “Космос”, по мотивам пяти рассказов Василия Шукшина, “Маленький принц” по Экзюпери, в котором звучала музыка Намина, и, самое главное, премьера спектакля “В горах мое сердце” по произведениям Уильяма Сарояна; документальные фильмы – “Оган Дурян. Профессия глубоких чувств”, “Свобода рок–н–ролла”, “Древние храмы Армении”, “Разговор с Неизвестным” (последнее интервью со скульптором Эрнстом Неизвестным); премьера симфонии Стаса Намина Сenturia S–Quark в исполнении Государственного молодежного оркестра под управлением Сергея Смбатяна. Запланированная выставка его живописных работ, к большому сожалению, не состоялась из–за погодных условий – картины (живопись и графика), а также декорации к спектаклям так и не доехали до Армении, застряв в Ларсе. Однако это не помешало состояться спектаклям, а также презентации книги матери Стаса Нами Микоян “Григор–строитель” и фильма о ее отце Г. Арутюнове “Первый секретарь второй республики”. Программа была концентрированной, полной эмоций и высочайшего профессионализма. Как это часто бывает, интервью с такого качества людьми остаются будто незавершенными: не хватает времени. Но материал – на вес золота. Ниже представляю наш разговор со Стасом Наминым.
Стас, в Ереван вы привезли огромную программу. Не каждый приезжает сюда таким нагруженным. Расскажите, пожалуйста, о своем выборе.
Объем большой потому, что это творческий отчет за последние, может, 15–20 лет. А если говорить об Армении, то объем, конечно, не полный потому, что здесь я никогда не показывал то, что делаю сейчас. Была попытка приехать работать в “Армконцерт”, когда я еще занимался группой “Цветы”. В 1981–м году я сделал рок–фестиваль на велотреке в Ереване, после чего КГБ серьезно меня заклеймил антисоветчиком, растлевающим молодежь, написал жалобное письмо в Москву, отобрал паспорт, и я стал в очередной раз диссидентом. На этом кончилась моя армянская эпопея.
И сейчас началась снова…
В последнее время у меня появилось в Москве много друзей армянских. Я не могу назвать их диаспорой. Это считаные люди, кого я знаю и с кем подружился. Один из них – Карен Карапетян. Он удивительный человек. Вообще интересно, что армянские бизнесмены отличаются от российских какой– то особой душевностью. Я не могу сказать про всех, но те, кого знаю, действительно отличаются душевностью, неформальностью и отсутствием цинизма, который присутствует у российских бизнесменов на 99 процентов. А с Рубеном Варданяном я давно дружу. Он и предложил мне и моему сыну, который родился и окончил университет в Нью–Йорке как кинорежиссер, проехать по Армении. Мы сделали больше двух тысяч километров, объездили всю страну, включая Арцах. В общем, я увидел Армению, которую никогда раньше не видел и даже не представлял. Тем более мой сын, который никогда здесь не был, и вдруг после этого путешествия почувствовал себя армянином. В результате мы сняли фильм “Храмы Армении”. Это новый армянский виток, который связан с Рубеном. Но эта поездка не только фильм спровоцировала. В моей живописи спровоцировала целую серию картин, и мне кажется, они – из самых удачных, какие у меня получались за последние 15 лет.
А почему вы решили ставить спектакль по Сарояну?
Дело в том, что темой моей дипломной работы была “Философия Уильяма Сарояна”, в основном по “Приключениям Уэсли Джексона”. И я мечтал сделать что–то сарояновское. Все, что я видел до этого, с моей точки зрения, ничего общего с Сарояном не имело – слабо, скучно. И его шарм, тепло, трагизм никому не удавалось передать ни в кино, ни в театре. С моим театром получилось воплотить эту мечту, и сейчас я привез сюда премьеру “В горах мое сердце”. Это фрагменты из разных его произведений, объединенные в один сюжет, в основе которого – одноименная пьеса Сарояна. Я сделал оригинальную инсценировку, какой не существует в мире. Нашел простые, человеческие мизансцены, где в простых ситуациях простым языком формулируются очень важные, великие вещи. Вроде все по–бытовому, но он ухитряется находить самую сермягу жизни. И я попытался из разных произведений собрать самые сермяги, самые щемящие моменты, довольно серьезные. И получился новый сюжет, который, в общем, не существует у Сарояна, но построен на его произведениях. Никакой отсебятины. В спектакле звучит музыка Комитаса, церковные песнопения, старинные песни. Актеры настолько прониклись Сарояном и армянской темой, что выучили все песнопения на армянском. Постановка получилась очень щемящей, настоящей, не могу сказать, что особо веселой. Но, в общем, судьба армянского народа не очень веселая. Серьезный, честный спектакль. И мне важно, чтобы его увидели во всем мире, в России как минимум.
Я заметила такую тенденцию среди зарубежных армян. Сначала почти полное неприятие своей исторической родины, возможно, в силу незнания, потом такое же полное принятие и преданность. У вас есть объяснение этому феномену?
Могу сказать, что произошло со мной. Через любовь моей мамы к Армении с детства я знал, что есть такая волшебная страна, где красота, горы, романтика. Мы приезжали сюда, ездили по горным деревням и ели лаваш с сыром и медом. У меня был фотоаппарат “Смена”, что ли, а мне было 13–14. Я снимал Севан, деревни… С тех времен много черно–белых фотографий осталось. Вот это было мое первое знакомство с Арменией. Конечно, те, кто живет здесь, давно этого романтического отношения не имеют, они живут у себя дома. Например, встречаясь с Эдиком (Эдвард Мирзоян – А. Ш.), близким другом моей мамы, которого я знаю лет 50 уже, всегда собирались брать Арарат. Вроде я иду слева, посередине – Эдик, а справа – Арно Бабаджанян. И вот мы так брали Арарат. Так что тема земельная всегда существовала (смеется). Но в детстве и юности она никогда так глубоко не проникала. Сейчас, когда я прочитал огромное количество книг, посмотрел фильмы, то взрыв у меня естественный. Я написал несколько картин, связанных с геноцидом, и собираюсь подарить Музею геноцида. Меня это трогает лично, и я не собираюсь делать вид, что это не так. Так что у меня это все открытым текстом, жестко. Даже больше, чем я все вижу вокруг.
Ваш Центр – культовое место Москвы, где можно было встретить не только самых известных и прогрессивных людей страны, но и всемирно известных Арнольда Шварцнеггера, Питера Гэбриела, U–2, Энн Леннокс, Pink Floyd и многих других. Знаменитый Фрэнк Заппа, ваш друг, снял фильм о нем, а Scorpions посвятили свой хит “Ветер перемен”. Скажите, что их привлекает лично в вас?
Ну как тут можно сказать… Все люди общаются на уровне интуиции и собственного комфорта. Но у меня есть определенный комплекс в этом плане, я не могу просто позвонить людям, которых очень уважаю и которые являются мировыми звездами, Де Ниро, предположим, и сказать: “Привет! Я приехал”. Я больше общаюсь с теми, кто мне сам звонит и хочет общаться. Тогда я раскомплексовываюсь немножко. Поэтому те, с кем у меня сложились дружеские отношения – Фрэнк Заппа, Де Ниро, ди Каприо, еще кто–то – это те, кто сам проявляет инициативу. Мне это неудобно делать. Как–то мы в Нью–Йорке обедали с Бобби (Роберт Де Ниро – А. Ш.) и говорили как раз на эти темы. Попрощались, потом он звонит, спрашивает: “Ты далеко отъехал? Можешь вернуться? Хочу тебя познакомить с одним человеком”. Вернулся, а там Шон Пенн, мы с ним еще пару часов просидели. Наверное, есть какое–то понимание, мы говорим на одном языке. Это и с музыкой так же. В интервью я стараюсь про музыку не говорить, потому что у меня такой испорченный вкус, мне мало что нравится. Давно уже.
А что, например?
Этническая, симфоническая выборочная. Рок почти не нравится. Ну, “Битлз”, “Роллинг Стоунз”, “Лед Зеппелин”, на которых мы воспитаны, так и остались. Я не изменил отношения. Но вот как мне хэви–метал не нравился, так и не нравится. Я могу посчитать, что мне нравится на пальцах двух рук. Хотите, прямо сейчас посчитаем?
Давайте!
“Битлз”, “Роллинг Стоунз”, “Лед Заппелин”, Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин…. Сложнее дальше, да? Фрэнк Заппа.
“Пинк Флойд” здесь или…?
“Пинк Флойд” да, но сложно очень. Потому что… Ну да, они тоже входят. “Полис”, конечно, ранний. Эминем талантливый парень, если к нему серьезно присмотреться. Ну вот примерно столько, если кого–то забыл, я прошу прощения. Почему я так про “Пинк Флойд” начал ерничать, потому что я не могу объяснить, почему они ничего больше не делают в жизни. Как будто умерли. Вот они написали все в 60–70–х, и все! 80–е, 90–е, 2000–е… Уже почти сорок лет ничего не делают. Игра- ют ностальгические песни, при том, что и “Лед Зеппелин”, и “Пинк Флойд”, несомненно, сделали революцию и являются фундаментом. “Лед Зеппелин” выпустил два великолепных живых альбома. Показали, что мастерство не пропьешь, они и сейчас великолепно играют. Но ни одной новой песни! А что случилось?
Может, запала хватило на тот период, а потом он закончился?
Вот не могу объяснить, не могу поверить, что такое возможно! Как такие талантливые люди не могут ничего значимого сделать сейчас. Я могу поверить, что не могут популярное сделать, это понятно. Но значимое обязаны сделать. Маккартни делает что–то, никто не интересуется, чем он занимается последние тридцать лет. Если раньше от каждой его песни мир сходил с ума, то сейчас он превратился в попсового мальчика, пишущего попсовые песни, ничем не лучше, чем все остальные. Или же берет классический репертуар и исполняет его, как Стюарт и другие. “Роллинг Стоунз” как были сумасшедшие, так и остались. И пишут то же самое, и играют. То есть их нынешние песни не хуже, чем были. Менее популярные, но хорошие, ну так и что? Они так же значимы. Про кого говорить–то? Нет Джимми Хендрикса, гения, у которого я учился, нет великой Дженис Джоплин. Эми Уайнхаус, она не рок, но, несомненно, гениальна. После Дженис Джоплин я бы только ее назвал.
Но ведь неизвестно, что и как бы они творили, останься в живых.
Так я же не о смерти говорю, а о живых. Эти–то живы, а как будто бы умерли. Понимаете мою позицию? Я же не просто “Роллинг Стоунз” в пример привел. Джон Леннон и Джордж Харрисон были живы и делали все и без “Битлз”. А Маккартни без “Битлз” ничего не смог. Почему я об этом говорю сейчас. Это ответ на вопрос во многом, почему мы дружим с некоторыми музыкантами, актерами… Потому что мы говорим на одном языке, так же думаем. Когда ко мне приехал Заппа, мне позвонил Шнитке и говорит: “Можно я с ним познакомлюсь?” Я их познакомил, и разговор был на тему симфонической и этнической музыки. Наверное, на этом основано общение между людьми. Даже если возрасты совершенно разные. Я всегда дружил с отцом Леонардо (ди Каприо – А. Ш.). Он сценарист, мой хороший друг, и мы дружим по сей день. А когда мальчик подрос и стал кем–то, тогда мы с ним тоже подружились.
Стас, вы начали с рока, а потом перешли в симфонические произведения. С чем связан этот “переезд”? Как он вам дался?
Моя мама симфонически образованная женщина, окончила Ереванскую консерваторию, потом аспирантуру в Москве как пианист, теоретик. Ее друзья – известные симфонические музыканты. Арно Бабаджанян был моим первым учителем музыки. Про него все думают, что он песенник, а он из–за лени написал всего несколько симфонических произведений. Это абсолютно гениальный композитор, ничем не хуже Хачатряна. Так что изначально, пока я не попал под влияние этого мракобесия рок–н–ролльного, то был ближе к симфонической музыке. А потом попробовал написать сюиту. И когда вдруг начало что–то получаться, я понял, что сюитная форма не позволяет высказать что–то серьезное. Язык каждого жанра позволяет “опускаться” на какую–то глубину, не знаю, человеческого бытия или сути. Сюита – это такой сборник рассказов, симфония – это роман. Самая серьезная форма. Последние годы главным дирижером моего Московского симфонического оркестра был Оган Дурьян, с которым мы очень подружились. Он гений–дирижер, уникальный, совершенно божий человек, и он придумал потрясающую схему, позволяющую писать симфонии даже без консерваторского образования. И он был первым, кто начал рассказывать мне об этом, склонять и показывать суть развития симфонической формы в истории музыки. И когда его не стало, я начал писать материалы.
Два года писал. Сегодня развитие симфонической музыки дошло, с моей точки зрения, до абсолютно свободной формы, где нет вообще канонов, даже тональный план уже не нужен. Суть заключается в полноценности образа. Если тебе удается выразительно и полноценно сформулировать что–то, то этого вполне достаточно. И вот дальше происходят интересные ломки. Во всем мире тысячи композиторов, которые уже все попробовали. Найти что–то новое довольно нереально. У меня это начало получаться из–за отсутствия достаточной грамотности. Я, собственно, просто делал то, что чувствую. Обычно все симфонии построены на трех–четырех основных темах, а дальше – разработки. Я мелодист оказался и все эти два года писал темы. И получилось так, что написал довольно много. Музыкальный руководитель моего театра Саша Слизунов, один из любимых учеников Шнитке, отобрал из всего предложенного сорок. А обычно у композиторов по три–пять тем. И не только в одной симфонии, а вообще за все творчество. Моя симфоническая драматургия построена не на разработках, а на новых темах. В результате в симфонии Centuria S–Quark получилось около двадцати.
А такое вообще когда–нибудь было?
Нет. Это одно из формальных новаторств. Главное ведь, насколько темы полноценные, интересные, серьезные. Мне было интересно реакцию серьезных музыкантов увидеть, а что дальше? Я послал фрагменты в несколько серьезных оркестров. В Лондонский симфонический, в Берлинский филармонический, еще куда–то. Естественно, стоит огромная очередь из миллионов симфонических графоманов, засылающих свои работы на прослушку. Стратегия этих оркестров, играющих в основном классику, сводится к тому, что новых композиторов они очень аккуратно записывают и исполняют.
Когда мне сказали, что меня выбрал Лондонский симфонический, то мне показалось, что меня кто–то стебает, потому что, ну… маловероятно. И вот были назначены дни записи моей симфонии в первой студии на Эбби–роуд – 11 и 12 июля. И тут я задергался совсем. В России нет ни одного оркестра, который не только так же играет, но такой подход выказывает. И полгода шла аранжировка и подготовка. Мы сделали поправки в партитуре, и дальше дирижер Лондонского симфонического оркестра начал работать. Мы с ним месяц по телефону говорили по поводу каждого фрагмента. Он практически наизусть знал симфонию. Оказывается, оркестранты не видят нот перед записью и не репетируют. Они приходят в десять утра, садятся и начинают играть.
С незнакомых нот?
С третьего дубля – практически идеальная запись. Невозможно представить, что это живые люди играют. Мои мелодии в симфонии запутанные. Начинается с абсолютно хитовой темы, как у всех классических композиторов, а потом уходит куда–то, начинает куда–то двигаться сама по себе в совершенно странном направлении, превращаться в странную форму. Я не знаю, как так получается. Мне кажется, что так жизнь устроена – начинается понятно, а развитие не можешь предугадать. Мне просто неинтересно возвращаться к той же мелодии. Это, кстати, может, еще новая ситуация, которая редко встречается.
Стас, с какими ожиданиями вы приехали в Ереван?
При том, что Армения – это сонное царство, то благодаря тому, что сделано руками Николая (Николай Костандян, директор Музея–института Комитаса – А. Ш.) становится понятно, что я сюда привез. Сначала мы вообще не понимали, кому все это вообще здесь надо. Но сейчас все понятно. Кто хочет узнать, тот имеет такую возможность. Все полноценно представлено. По тому, что за эту неделю произойдет, можно легко судить, насколько я бездарен. Оправдаться мне нечем будет. То, что я здесь покажу, это максимум того, что я в жизни мог сделать на сегодняшний день.
В случае копирования и размещения материалов ссылка на журнал и сайт www.designdeluxe.am должна быть активной и является обязательной.
