Интервью / Асмик Шамцян
Фото / Асмик Шамцян, архив Роберта Элибекяна
Материал: 06/2016
Почти три месяца, с 17 марта по 5 июня, в зале “Арцив” центра искусств Гафесчян шел ретроспективный показ работ одного из блестящих современных художников Армении Роберта Элибекяна. 75-летний юбилей – взгляд в прошлое, попытка остановить настоящее и стремление к будущему. Кураторы экспозиции отобрали 26 полотен, датируемых с 1967 по 2015 годы. Очень сложный выбор, стоит ли говорить?! Выставка “Отражение” – символ вечно трансформирующегося пути живописца, который начался в 60-х годах. Художник и сейчас не остановился. И даже отражая раз за разом свою с детства любимую, впечатавшуюся в гены тему – театр, он никогда не повторяется, всегда захватывает, полон идей, жизни, желания открывать новое и неизведанное. Главное, жить интересно! Потому и занимается всем, что находится в орбите счастливо выбранной специальности – керамикой, росписью, акварелью, сценографией и даже оформлением цирка.
Мы ходим по выставочному залу, и Роберт Вагаршакович, задерживаясь у некоторых картин, рассказывает обо всем, о своей жизни, внезапно всплывают воспоминания, связанные с той или иной работой, философские и очень земные рассуждения.
“Расставаться трудно с картинами?” – вопрос в сильно потертом пальто… “О, нет! Это все, поверьте мне, поза: “О, я трудно расстаюсь с работами” (картинно изображает избыточно чувствительного художника). Не верьте!” …Ответ на вопрос переходит в воспоминания, затем – в философию жизни. Не перебиваю, потому что лучше такого общения ничего быть не может.
Эту вашу выставку вы назвали лучшей. Почему?
Ну, вы знаете, я человек эмоциональный. Каждая выставка для меня – лучшая. Мне интересно видеть ее, поэтому я и назвал ее лучшей. Все мои выставки – лучшие. Для меня лично. Но главное – чтобы было интересно зрителям. А если говорить иначе, то для меня интересен настоящий момент, и он лучший. Остальное – история.
Что отражает ваше “Отражение”?
Я немного расскажу, как комплектовалась эта выставка. Музей Гафесчяна работает безукоризненно, одна выставка готовится месяцами. Кураторы экспозиции пришли в мою мастерскую и из отобранных мной 30 работ взяли 26 – от 1967-го года до 2015-го. Я же появился в музее за день до открытия, потому что уверен в качестве их работы. Это тоже профессия – делать экспозицию. Про себя я называю музей Гафесчяна островком свободы в армянском музейном пространстве. Такого ретроспективного показа у меня еще не было, поэтому на открытии я эмоционально выразился про “лучшую выставку”. К сожалению, реальность такова, что это – уже взгляд в прошлое. Я смотрю из прошлого в сегодняшний день. По картинам сужу свою жизнь. Мне по-человечески любопытно посмотреть, что у меня происходило с 67-го года по сей день. К сожалению, подытоживаешь творческую жизнь. Но это интересно. С каждой картиной я вспоминаю прошлые годы, семью, состояние арт-пространства Еревана, друзей, разные события… Как кинолента. Это меня волнует.
Какие самые яркие моменты всплыли?
Разные. И позитивные, и отрицательные. Мои друзья уходили… Но прошлое – это прошлое. Как вернуть настоящее, вот в чем загадка. Эта выставка заставляет думать, что эти картины и будут жить… Вот картина “Венеция. Тондо”. Вы были в Италии, надеюсь?
Да.
Как хорошо! Всех агитирую. Я был там несколько раз. В детстве я относился к Венеции как к карточному городу. Непонятный… Штампы какие-то… даже меня они захватили. Но когда я попал в Венецию… Это чудо!
К штампам давайте. Вы “изобрели” собственные штампы вроде правил, канонов, или, может, пришли к старым верным постулатам? По каким законам вы живете?
Преданность стране, родине – это основа бытия человеческого. Честность и правда. Работа и творчество. Но мои работы вокруг одной темы крутятся – театр, карнавал, женские образы. Потом у меня пошли мемориальные работы – памяти Аршила Горки, Хачатряна, Игитяна, Пикассо, моих родителей… Но всю жизнь (вот как на духу говорю) я жил так, чтобы мне было интересно. И я менялся все время. Там вот “Обнаженная” висит, вот там – “Полет”, “Джаз” (обожаю джаз! Как возможно передать эту музыку? Я преклоняюсь перед ней), “Сон”, “Портрет Мари”… Мой отец был директором Армянского драматического театра Тбилиси, и моя жизнь прошла за кулисами, что отразилось в картинах. Мне повезло найти тему. Иногда мне говорят: “Ну что это – одна тема?” Я отвечаю: “А как я могу отойти от нее?” Но все время случаются метаморфозы. Вот пишут люди натюрморты, портреты, но с каждым разом все меняется. И названия все эти – такая условность! Каждый зритель может сам найти название, смысл и эмоции. Может, и непонятные. Вам кажется, я сам очень понимаю, что там отражено? (смеется). Эмоции фиксируются. Месяцами работаешь над одной картиной, входишь в это пространство – и все! Она уже не моя. Смысл работы любого творческого человека – актера, писателя, музыканта – момент, когда она будет принадлежать людям… И вот сейчас, глядя на моих зрителей, я понимаю, что не зря все сделано. Открытость человека – великая вещь. Обнаженность… Мне и интервью хочется давать легкие, веселые. Это та же самая игра. Писатель когда пишет, он играет. Но музыка – вот это настоящая игра!
Вы же петь хотели, да?
Ну да, говорил ради красного словца!
Серьезно? Неправду говорили?
Да конечно!
Да вам же нельзя верить!
Конечно, нельзя. Каждое утро просыпаюсь с другим настроением. Вы что же думаете, что я программирую что-то? Я просыпаюсь, прихожу в мастерскую (слава богу, их у меня две!), и я же не все время работаю! Это мое пространство. Я там живу.
Какая ваша первая мысль по утрам?
Первый раз меня спрашивают об этом. Ой, рутина…
Вам случается быть затянутым рутиной?!
Не дай бог! У меня счастливая профессия. Мне страшно повезло. Видимо, советские времена на меня подействовали, и я выбрал самую спокойную тему – карнавал, театр. Мой дом напротив мастерской, очень красивый, с садом, картинами, но первое желание, когда просыпаюсь, – пойти в мастерскую. Вся моя жизнь там прошла. Это мое я.
Но ваши музы там не живут, насколько понимаю? У вас с ней отношения немного необычные, поскольку, цитирую вас, “музы не существует. Муза – это работа. В поэзии ее наличие я еще допускаю, но в живописи – нет”. Как так?
Ну вот это штампы! Муза… Если я пойму, что это такое, я вообще перестану заниматься своим делом. У меня есть работы, над которыми я тружусь два-три года, не календарно, конечно, я оставляю их на время, потом смотрю и снова переписываю. И так несколько раз. И это чтобы до конца выложить все, что я думаю, мыслю. Я всегда противоречу себе в жизни и творчестве. Вот я говорю сейчас что-то, потом начну отрицать. Все решают эмоции, состояние семьи, личности, общества, особенно сегодня, когда такое творится. Сегодня у меня появились очень экспрессивные работы, потому что меня волнует то, что происходит в Армении и за ее пределами. Это невозможно обойти. Идет война, необъявленная, но она больше угнетает, чем объявленная. Я всегда говорил про Армению, что это Богом наделенное искусством пространство. Единственное, что есть в нашей стране – это культура, искусство. Это Эльдорадо. У нас нет индустрии, и я интуитивно знаю, что этот разлом 90-х был “планом Барбаросса”. Такого варварства не было нигде. И слава богу, что наши люди не утратили свой запал, энергию.
Для вас очень важна оценка современников. Вам ли, как говорится, мэтру..?
Это самое важное! Никто не знает, что в нем заложено. Я смотрю на человека, пришедшего в музей, и вижу все эмоции: мы же физиогномисты. Ему это нужно. Но так же важно распознать себя. Почему мы все время варимся в этом соку и не устаем? Потому что нам это доставляет удовольствие. А человек вне искусства, как ему кажется, думает, что он не понимает ни музыку, ни театр, ни живопись. Я делаю и живопись, и в театре работаю (обожаю!), и графику, и расписываю керамику. Я даже цирк оформлял в Горьком. Эдгар Ованесян написал великолепный балет “Давид Сасунский”, Вилен Галстян был балетмейстером, я – художником. И вдруг в Армению приезжает Багдасаров, дрессировщик. Узнал о балете и решил уговорить нас оформить цирк. А база госцирка была в Горьком. Нам стало так интересно! Представляете? Цирк оформлять! Я и Вилен поехали в Горький. Я сделал капители Звартноца, на которых сидели тигры, львы и другие животные. Как раз в эти годы там находился в ссылке Сахаров. Жаль, я не знал, а то бы навестил его. И тогда мы бы с вами тут не разговаривали (смеется).
Ну и слава богу, что не знали! А о чем вы мечтаете сегодня?
Скорее не мечтаю, а хочу уже увидеть реальность. Это, может, банально звучит, но мне хочется видеть нашу страну, наш город в хорошем состоянии, чтобы было спокойствие. Нынешнее положение угнетающе на меня действует – когда видишь людей с поникшей головой и потухшим взглядом. О чем еще мечтать? Я же не могу думать о вечной жизни?! Хочется увидеть это побыстрее. Каждая секунда дорога! Мне хочется, чтобы люди у власти поняли, что вот сегодня и сейчас нужно. Нельзя откладывать ничего. Что такое править государством? Это тоже творчество. Функционеры тоже должны быть творческими. На них такой груз, такая ответственность. Они играют судьбами.
И я в 1959 году поехал в Умань, не то Белоруссия, не то Украина. Маленький, провинциальный городок. Такая чистота, такой порядок… Я вспоминаю это с завистью. В Ереване на улицу выходишь, как будто мусорный бак. Кто мешает этим людям не бросать окурки? Как это поменять? Это меня угнетает. Мне не хочется, чтобы разрушали старое. Я жил в Париже годами. Там слегка отлетевшую штукатурку заделывали на следующий же день. А Ереван был прекрасным таманяновским городом! Зачем надо было разрушать? Все равно лучше Нью-Йорка не построят.
Кто бы спорил… Роберт Вагаршакович, а времена вообще меняются? Сократ в свое время еще выражал недовольство, что молодежь нынче не та пошла.
Вот хорошо, что спросила о них. Есть прекрасные молодые люди, интеллектуалы, умницы. Они должны быть искателями, а они уезжают. Почему? Потому что не востребованы. Дайте дорогу молодым! Пусть они управляют! В городах, деревнях, парламенте, правительстве. Нужна новая волна! Инерция – это гибель. Я мечтаю, чтобы наши министры так хорошо выполняли свои обязанности, чтобы я не говорил о политике и не знал их вообще. Это великая вещь!
Вам нравится учить молодых?
Не учить! Нет, нет, нет! Открытость каждого человека – это польза для него. От чего все наши беды? От того, что закрыты, ты понимаешь, как сейф заперты. Думают одно, говорят другое, выдают за третье. Поэтому на одном месте топчемся. Не нравится – скажи, чтобы поняли. Не думай уже о последствиях. Это же ужас, когда молчишь и хнычешь кому-то на кухне… Судьба страны зависит от каждого гражданина. Я это говорил и буду говорить. Люди, которые чего-то достигли, должны быть ответственными! Тогда и пойдет все нормально. Это долгий процесс, конечно. Надежда должна быть. Жалко, когда видишь потенциал хороший, кажется, что все у нас есть – интеллект, ум, порядочность, семьи нормальные. И думаешь, черт возьми, почему не получается?! Может, глупость говорю, но манифесты должны быть, пришло их время. Нельзя лицемерить. Вот это лицемерие поглощает, затягивает, как болото. Нужно открыто говорить о своих недостатках, чтобы враг не говорил. Нельзя давать ему козыри. Даже неудобно говорить об этом. Я художник – и говорю о таких очевидных вещах…
(Остановившись рядом с портретом жены – Мари) Кстати, были в Фигейросе, музее Дали? Нет? Вот поезжайте. Мое отношение к нему было неинтересное, по книгам. Как не к очень интересному художнику. Но когда я попал в Фигей- рос… Если бы Гала не была рядом с ним, не было бы того Дали, которого мы знаем. Она как ангел-хранитель. Жены и друзья художников очень влияют на творческих людей. Почему я вспомнил его у портрета Мари? Она жена, подруга. Мне с ней очень повезло. Когда у меня не было мастерской, я работал дома, и единственный человек, кому я доверял, была Мари. Я прислушивался к ней. Она говорила: “Вот здесь что-то не то”. Или вообще ничего не говорила, но по взгляду я понимал, что это плохо. Женщина тоньше, чувствительнее. А что такое творчество? Тоже физиология. Загадка…
В случае копирования и размещения материалов ссылка на журнал и сайт www.designdeluxe.am должна быть активной и является обязательной.
