Человек строгого джазового режима

Интервью / Асмик Шамцян
Фото / архив Левона Малхасяна

Левон Малхасян (Малхас)
Характер нетипичный, загадочный. Женат, понят в своей семье. Последователен, обаятелен, талантлив, жизнелюб. Безгранично популярен в своем городе. Помогает, кому может. К политическим партиям никогда не принадлежал. Должностей и государственных постов не занимал. В порочащих связях не замечен. Редко трезв, но никогда не пьян. К себе относится беспристрастно, с присущими ему юмором и иронией. Не знает нот!

Никогайос Варданян , контрабасист

Мы встретились с Левоном Малхасяном (далее Малхас) в одном из ереванских кафе в центре, где он бывает каждый день с трех до пяти. Здесь он назначает все встречи с журналистами, друзьями, коллегами и т. д. Ходит сюда как на работу вот уже шесть лет. А все началось, когда Малхас устраивал концерты в рамках кинофестиваля “Золотой абрикос“, приглашая в Армению разные джазовые группы. Поскольку дело это трудоемкое и требующее времени, то хозяева кафе, молодые ребята, предложили Малхасу безвозмездно столик, который бы служил импровизированным кабинетом во время подготовки к концертам. Так и началась эта история. И только в девять или десять он идет в джаз-клуб “Малхас“, где играет почти до утра. Засыпает к шести, а к трем – снова в свою “резиденцию“. Перед ним на столе лежали два мобильных телефона и электронный блокнот, в котором записано две тысячи номеров всех-всех нужных людей. При этом, по собственому признанию Малхаса, с техникой он совсем не дружит и телефоны у него простые, кнопочные, без всяких айфонов. А что блокнот электронный, так это необходимость, столько не помещается ни в одном мобильном. Несколько лет тому назад он стал Почетным гражданином Еревана, и руководством Республики Армения ему был вручен престижный орден Мовсеса Хоренаци за заслуги перед армянской культурой. А в прошлом году стал Народным артистом РА.

Малхас, имеют для вас значение награды и прочие государственные регалии?

Не очень. Это просто приятно и интересно, когда тебе дают что-то за что-то.

А чье признание в таком случае вам важно? И важно ли вообще?

То, что делаешь уже 50 лет, то, что стало твоим образом жизни, заменяет все. К счастью, я не согласился ни на какие должности, а их мне предлагали много и часто, особенно когда мне было не так много лет, мне 70 скоро. И депутатскую предлагали, и муниципальные должности, и министра культуры… Все эти предложения я на корню отметал. Я говорил: “Ребята, я в шесть утра засыпаю, не могу я в восемь приходить на ваши собрания”. Конечно, это юмор, но меня поняли. Я считаю, что джазмен не имеет права заниматься административными делами. Хоть я активно и занимаюсь ими, но только когда они касаются джаза. Это международные джазовые фестивали, какие-то “челночные” одиночные концерты… Один из переводов слова “джаз”, а их много, это жизнь. Джаз – это сама жизнь, изменчивая, неповторимая, неповторяющаяся. Я живу, как играю, и играю, как живу.

“Одним словом, мне кажется, что музыка теряет чувственность и эмоциональность, а заменяется это бездушной музыкальной акробатикой. По-моему, музыканты забыли, что главная задача музыканта – это доставить удовольствие слушателям. Entertainer – вот первое и основное предназначение джазмена”. Ваши слова?

Да, мои.

Объясните, в чем выражается эта потеря памяти? Чем занимаются сейчас музыканты и чем должны были?

Джазмены, которые творят в городе Ереване, сегодня честно занимаются своим прямым предназначением. А они резко отличаются от музыкантов остальных жанров. Я не хочу употреблять пошлое слово элитный… Эта цитата к джазменам не относилась. А что касается “престижных” ереванских заведений, где часто поют и играют другие музыканты, то это ксерокопированные группы. Что это значит? Это значит два синтезатора, ритм-блок, певец – певица. В лучшем случае добавляется кларнет, иногда – скрипка. Удручающее впечатление от программы, которая везде одинаковая. Это диктование арабо-турецкой музыки нашему народу. Причем активная диктовка. И самое плачевное то, что и очередность песен одинаковая. У нас в Армении примерно 850 ресторанов, кафе и т. д., где выступают ксерокопированные составы с таким же репертуаром. В конце потные армяне танцуют три танца живота и отправляются домой. Что мне вообще непонятно. Я с этим своим джаз-клубом как белая ворона, потому что за девять лет его существования ни разу не позволил, чтобы там звучал другой жанр, кроме джаза. Ни эстраду, ни рок, ни рабис, ни фолк и ни классику. Ну, может, иногда там звучит джаз-рок. Если человек занимается джазом, любит его – он приходит. И это режим нашей работы.

Много молодежи к вам ходит? Как они вам?

Обычно днем джаз-клубы во всем мире бывают закрыты. Наш клуб открыт и днем: здесь репетируют молодые музыканты. В клубе вся джазовая библиотека, которую я собирал всю жизнь, 30-40 лет. Они могут слушать все, что им захочется. Конечно, это не школа, это подготовка резерва. В конце концов, я не Кощей Бессмертный, после меня там же должны работать люди.

Кстати, о прослушивании. Почему на СD звучание менее душевное, чем на виниле?

Начнем с того, что винил возвращается. Свой последний альбом Элтон Джон выпустил в виниле, всего 500 тысяч экземпляров. Полмиллиона! И он не единственный. Многие музыканты понемногу начинают переходить на пластинки, потому что цифра бездушна. Там нет среднего диапозона, который и делает звучание живым. А музыка состоит из среднего и высокого диапазонов и басов. Все они есть в виниле. Я чисто технически объясняю. Сейчас начали производить новые модификации проигрывателей для пластинок. К сожалению, они есть пока в Эмиратах, Штатах, России… И очень дорого стоят, около 2-2,5 тысяч долларов. Но у них преимущество по отношению к старым: новая игла очень долго не портится, ее можно использовать 2-3 года, а старые – 2-3 месяца. Так что винил – это надолго. К счастью, записи Оскара Питерсона, которого я считаю своим учителем уже 50 лет, у меня есть на 115 виниловых дисках. Это его полная дискография. У меня есть даже диски, где он выступает аккомпаниатором. Например, альбом Эллы Фицджеральд или Луи Армстронга, аккомпанемент – трио Оскара Питерсона. Я учился играть на нем и собирал пластинки все годы, что существовал винил, поэтому и набралось такое количество. И это неприкосновенно! К сожалению, многие пластинки других джазменов я раздарил.

Вы выступали со многими звездами джаза. С кем мечтаете выступить?

На самом деле выступлений было не так уж много, но встречался почти со всеми мегазвездами Америки. А мечтал бы выступить с Оскаром Питерсоном. Хоть я очень ценю и даже обожаю остальных пианистов. Это Херби Хэнкок, Чик Кориа, Кейт Джаррет… И покойные Билл Эванс, Телониус Монк, Эррол Гарнер, Ахмад Джамаль. Я долго могу перечислять. Каждый из них – глыба, которая оставила серьезный след в джазе. Но выступить, если бы представился случай, только с Оскаром, который, к сожалению, скончался несколько лет назад. Когда-то давно я послал ему небольшой слайд. Достал диски из обложек, обклеил ими стену, сел на маленький табурет и сфотографировался. И послал ему в Канаду, в Торонто. А недавно в Монреале открылся памятник Питерсону, наподобие нашего Арно. Он сидит, а рядом половина рояля. Пожалели… (улыбается). Наш Додо (Давид Беджанян, скульптор – ред.) сделал полный рояль. Снимок этой скульптуры, очевидно, сделанной после его смерти, мне привезли недавно из Бельгии. Думаю увеличить это фото и повесить у себя в клубе. С 15-16 лет я слушал божественное исполнение Питерсона на раздолбанном приемнике и не знал, что это он. Потом начал записывать на допотопном бобинном магнитофоне. А радиопередачи жутко глушили, поэтому можно себе представить качество этой записи, но некоторые куски были относительно нормальные, и я их слушал очень внимательно. Ну, представьте, 60-е годы… Я все время ловил этот канал на короткой волне, с 11.15 до 12 часов три раза в неделю. И однажды, когда глушилки почему-то не работали, я записал полную программу Уиллиса Коновера, более 40 лет бывшего автором и ведущим джазовых передач на радио “Голос Америки”. То есть все это я узнал потом.

Да, который своим хорошо поставленным и артикулированным голосом рассказывал о джаз-легендах.

Да, он был как Левитан. Его передача называлась Time for jazz и длилась 45 минут. Это потом я узнал, что моего кумира зовут Оскар Питерсон. Кстати, Коновер ставил его очень часто. Затем пошли его диски. За них я отдавал джинсы Super Rifle, ездил в другие города – Донецк, Тбилиси, Ростов… Поскольку у меня была вся его дискография, то я стремился достать все. А чувак прожил 80 с лишним лет, так что наиграл он много. В последние годы у него отнялась рука (почти как у меня, у меня тоже отнимается). Из-за этого я поехал в Гамбург. Здесь хотели делать операцию, а там меня проверили с головы до пят и сказали: “Какая операция?! Тебе скоро 70, и у тебя обычное воспаление, артроз, сосуды как у 30-летнего”. А я курю, пью и мало сплю. Словом, мне сказали, пойди и скажи своим хирургам, что не нужно делать никакой операции. Ну я приехал сюда с кучей дисков, там результаты по каждому органу записывают на отдельный диск. Тут на меня набросились: “Ну как?” Я говорю: “Абсолютно здоров и очень опасен. До свидания”. Не умеют у нас ставить диагнозы. От одного лечат, от другого умирают. Все лекарства фальшивые! А допустим, при операции мне нерв заденут. Что делать? Ну ладно, это я вспомнил в связи с Оскаром, у него полностью отнялась рука. В Австрии он дал концерт, играя одной рукой. А Рахманинов, услышав его в Карнеги-холле, написал в своих мемуарах, что у него было ощущение, будто играют два рояля. Лапы у него вот такие (показывает величину рук), две октавы брал. Это один из феноменов ХХ века. Конечно, есть много серьезных и интересных пианистов, но именно Оскар запал мне в душу и вот уже 50 лет не выходит из нее. За все это время я не сыграл и пяти процентов того, что сыграл он.

Иначе бы вас тоже звали Оскар Питерсон.

Интересно знаете что? Что джаз, ну кроме образования, техники игры и т. д., сидит на свинге. Десять лет я записываю Оскара, копирую, слушаю себя и его, естественно. Слушаю себя – рвотный порошок, слушаю его – от кайфа умираю. Одна и та же вещь, снятая мной один к одному. Ну как так??? Я говорю о временах, когда я, так сказать, самообразовывался. И только спустя десять лет я понял, почему так происходит. У него одна рука отстает от другой. И не только у него, у всех черных музыкантов. Это плоскостная игра, очень, очень сложная.

А у белых не получается так играть?

Нет, ни у американских белых, ни у европейских. Но при всем том это самое примитивное, что можно про свинг сказать, мне понадобится большой лист ватмана, чтобы объяснить, что делает в это время ударник, что делает басист… Это и правда сложно. Поэтому я коротко процитирую Луи Армстронга. После его концерта в джаз-клубе одна экзальтированная женщина, вся в восторге от его пения и игры, подошла к нему и спросила: “Маэстро, вы не скажете, что такое свинг?” И знаете, как он ответил? “Если вы меня об этом спрашиваете, значит, никогда не поймете”. Все. Потому что про свинг можно рассказывать до шести утра. И когда я наконец это понял, я начал искусственно разрабатывать это отставание. Это мучительный, страшный труд.

И как?

В итоге я сейчас играю со свингом. В 1978 году Би Би Кинг приезжал в Ереван с концертом. Их группа жила в гостинице “Ани”. А в ресторане гостиницы “Ани” играл я со своим составом – Аликом Захаряном, Кокой Бакунцем, Чико и другими. И вот приезжают они утром, отдыхают, а вечером спускаются на ужин. Слышат, что играет джаз, поднимаются тут же к себе, берут свои инструменты и спускаются обратно. Пять часов мы с ними играли джем-сейшн. Пять часов! Народ с улицы повалил в ресторан, ну такой концерт! И первый комплимент я получил там. Когда Би Би Кинг спустился со сцены после своего вытупления, чтобы выпить чего-нибудь, он сказал: “Ты смотри, как белый играет нашу черную музыку”. Это почище званий, которые нам давали. И я тогда кое-что понял. Ну, джаз вообще непонятная штука, я его до сих пор не могу полностью объяснить. Это сиюминутная конкретизация событий, это сиюминутное твое состояние. Однажды приехала съемочная группа из Москвы снимать наш концерт в клубе. И когда я сыграл первую вещь, женщина-режиссер сказала (изображает очень точные интонации привыкшей отдавать команды женщины): “Так, второй дубль!” Я говорю: “Милая моя, я сейчас выпью сто грамм и эту же вещь сыграю так, что вы ее не узнаете. Какой второй дубль? Это же вам не эстрадная песня: пять куплетов одно и то же! Джаз как сама жизнь. Этот миг вы сможете повторить через десять минут?” Она все поняла, и отсняли все одним дублем, весь 40-минутный концерт.

В отношении архитекторов говорят, что те становятся профи только к 40 годам. Что-нибудь подобное можно сказать про джазменов?

Исключается. У меня было два очень интересных случая с 12-13-летними джазменами. Один лет 30 назад был. Мальчика привел отец и говорит: “Малхас, мальчик играет джаз. Я в нем ничего не понимаю, послушай его”. Это был Ваагн Айрапетян. И привел его Каро Айрапетян, скрипач знаменитый, великий в своем жанре. Парень маленький, в твидовом пальтишке. Он сел за ф-но и сыграл как 40-летний маститый джазмен! Я обалдел. И до сих пор он один из самых серьезных и сильных пианистов Армении. Второй случай был в 98-м. Мы организовали джазовый фестиваль, и я пригласил всех, кого только можно – “Нью-Орлеанских стариков”, New York Voices – самый модный ньюйоркский состав… И в день открытия позвал 12-летнего мальчика – Тиграна Амасяна. Запись того фестиваля и его выступления сохранились. Я начал играть произведение, прервал на середине, ушел за кулисы и вывел на сцену его, в коротких штанишках. Он сел и продолжил прерванную вещь. Сыграл так, что эти “Нью-Орлеанские старики” обалдели: “Что за город! Что за страна! 12-летний мальчишка играет гениально!” Вот вам два случая на ваш вопрос.

А какое место занимает Армения на джазовой карте мира?

Самое серьезное. После последнего фестиваля в 2008 году, когда я каждый месяц на протяжении целого года когото звал, мы получили сертификат из Нью-Йорка, в котором было написано, что Ереван вошел в список городов, имеющих и организовывающих джазовые фестивали. Так что мы – джазовый город. После 90-х контингент наших джазовых музыкантов такой, что им может гордиться любое государство. Куда бы они ни поехали, вызывают восхищение своим уровнем.

Это у нас ген такой джазовый особенный?

Это не ген. Приведу грубый и примитивный пример. Я это сказал еще в 70-м году на Куйбышевском джазфестивале. Джаз-квартет “Малхас” впервые выехал на всесоюзный фестиваль, где собрал все мыслимые и немыслимые премии и награды – “Лучший пианист”, “Лучший барабанщик”, “Лучший саксофонист”, “Лучшая армянская обработка”, Гран-при. В общем, все забрали. И там ко мне подошла корреспондентка какой-то газеты и спрашивает: “Почему в Армении так развит джаз?” Я говорю: “Ну смотрите, у славян равнинная местность, а у нас испокон веков горы, жители которых играли на барабанах, передавая таким образом информацию от села к селу. Конечно, они выглядели совсем не так, как привычные нам барабаны. А у вас, славян, к сожалению, нет ударных ин струментов, ну разве только чашки-ложки. А барабан – одна из основ джаза”. И это попало в газеты. Потом меня долго упрекали за это высказывание. Да, я как-то импульсивно сказал, но все же… Равнинная местность не предполагает джазовой игры, и ее жители так и играют джаз – (с неповторимым прононсом) равнинно. Каноны соблюдают, ритм, все, но… не джаз. Они играют отсюда (показывает на голову), а нужно отсюда (жест в сторону сердца). Многие пианисты, которые сейчас работают у меня, играют лучше меня. Единственное, что отличает меня (и это отмечали многие музыканты – Степа Шакарян, Роберт Амирханян и др.), это звук. Звукоизвлечение у меня другое. Я могу и из этого стола извлечь звук. А это оттого, что у меня нет музыкального образования. У меня ноль образования. Когда в пятнадцать лет впервые начинаешь одним пальцем играть “О, сирун, сирун!” – это очень поздно. В этом возрасте училище оканчивают, в конкурсах участвуют.

Так и просится сказать чтонибудь волшебно тривиальное про талант.

Любой талант, не основанный на трудолюбии, ноль. Любой. Если не работаешь… Масса актеров-пьянчуг тут ходит, художников, музыкантов. Я имею в виду талантливых от рождения. Если у человека нет чувства меры (а у армян нет чувства меры вот уже пять тысяч лет) и в алкоголе, и в сигаретах, и в женщинах, и в социуме, то он теряет все. Это очень сложный вопрос.

Кто из великих джазменов остается с вами всю жизнь? Кого раскрываете с каждым годом? И кто был ну…. скажем так, одноразовым?

Одноразовых было много, поднимаются и падают. Постоянных очень много. Первая тройка – Хэрби Хэнкок, Чик Кориа, Кейт Джаррет. У каждого – свое направление, своя школа. Каж дый из них – композитор, дирижер, пианист, аранжировщик. Появился кубинский пианист Рубалькаба (Гонзало Рубалькаба – прим. ред). Иногда я говорю, что он переплюнул этих троих. Он сумасшедший, порвал всех. У меня уже шесть его дисков. Хэнкок сказал в одном из своих интервью, что хочет положить его пальцы в известь и сломать. Из Кубы же и Чучо Вальдес, папа кубинского джаза, как наш Артемий Айвазян. Их много, много…

Расскажите о своих мечтах – сбывшихся и тех, что еще ждут своей очереди.

У меня было три мечты, которые я осуществил. Первая, самая давняя – попасть в Америку. Ее осуществил в 90-м году Генрих Игитян. Он тогда был на должности и пригласил меня в качестве советника. Говорит: “Возьми несколько бутылок коньяка и прилетай в Москву!” Я беру эти коньяки и лечу через Москву в Америку. Слава Богу, сразу в Вашингтон через Нью-Йорк. Потом я раз семь был в Америке, в разных городах, не вылезал из джаз-клубов. Там мы встречались с Ритой и Вардкесом Палянами – известными меценатами и благотворителями. Рита – председатель армянской диаспоры Вашингтона и НьюЙорка. Генрих Игитян представил меня как больного Америкой и джазом музыканта. Сначала они водили нас по каким-то бесконечным церквам, пасуц толма какая-то. Я говорю: “Рита джан, я же не приехал сюда есть пасуц толму со священниками (смеется). До свидания. Вы меня уже не найдете”. И они долго не могли найти меня. Потом-то нашли, конечно. Одна из их знакомых, узнав, что я повернут на джазе, договорилась с музеем Дюка Эллингтона и повела меня туда. Это было неповторимо! Захожу, музей пуст. Сажусь за его рояль, играю, фотографируюсь. Провел там очень много времени. В конце мне подарили вот такую папку – все, что он написал. Копии, конечно. Я эту папку потом подарил Орбеляну, поскольку нот не знаю. Тот обалдел. Как только я попал в Вашингтон, взял их знаменитую телефонную книгу, нашел джаз-клуб “Арлингтон” и на своем ломаном английском говорю, что я джазмен из Армении и хочу пойти к ним. Мне зарезервировали столик и сказали, что программа начинается в полночь. И вот в 11 ночи стою бреюсь, заходит в номер Игитян: “Что это ты бреешься на ночь глядя?” “В джаз-клуб иду”, – говорю. “Я тоже с тобой”. К компании присоединились и Паляны. И вот заходим в клуб “Арлингтон”… Я почему выбрал его? Тут звезды играли! Принесли меню: справа – еда, слева – джемсейшн. Можно записаться и играть со звездами. Я пишу свое имя, инструмент, заказываю еду и сижу. Мои спутники ничего не заметили. Игра сумасшедшая, я сижу балдею. И тут басист объявляет: “Малхас, пиано, плиз”. Гоголевский последний кадр. Все трое застыли со своими вилками. А я сидел же все время, никуда не уходил. Я встал, говорю: “Что смотрите? Меня весь мир знает, а вы – нет!” (смеется) Я назвал пьесу, и мы начали играть. Вижу, Рите не сидится, все время крутится, а она дама активная, очень деятельная. Как же так? В Вашингтоне, в джаз-клубе объявляют Малхаса, а она не в курсе! После первого номера она поднимается на сцену и тут начинается мини-митинг: “Вы хоть знаете, откуда приехал этот музыкант? – обращается она к залу. – Из Армении, Еревана!” Народ свистит, кричит типа “Молодец чувак, из такой далекой страны приехал сыграть с нами!” И тут Игитян приглашает за наш стол пианиста, который был до меня, гениального совершенно, и угощает его коньяком, который я повез с собой.

Не забывайте, 90-й год, война, все плохо, и коньяк “Васпуракан” фальшивый. Я сижу на сцене, играю, наблюдаю эту картину и думаю про себя: “Если он выпьет этот коньяк, его увезут отсюда на скорой”. Это мы могли выпить все что угодно, а они народ нежный. Игитян наливает пианисту большой полный стакан коньяка и произносит тост. Этот сделал два глотка и остановился. Игитян сделал такое лицо, что бедный музыкант вынужден был выпить до конца. Я играю. Через 10 минут его унесли на носилках. Состав остался без пианиста. До шести утра я играю с ними. Ты представляешь вообще, что это такое? Кино! Под занавес ко мне подходит такой здоровяк, шеф клуба, и спрашивает, сколько он должен мне. Достает пухлый бумажник… Я говорю: “Я же за кайф играл, не деньги зарабатывать приехал”. Он ничего не сказал, просто спросил, в какой гостинице я остановился. На следующий день с ресепшена позвонили, я спускаюсь и вижу хозяина клуба, который протягивает мне атташе, в котором было три виниловых диска Оскара Питерсона, парфюм, сигары и что-то еще. Подарок. Вторая мечта – организовать в Ереване международный джаз-фестиваль. Это у меня получилось четыре раза – в 1998, 2000, 2006 и 2008. Последний фестиваль продолжался весь год. Каждый месяц я привозил звезд. Джордж Бенсон, Эл Джеро, Earth, Wind and Fire, юбилей Мартина Вартазаряна, Константина Орбеляна… Третья мечта – иметь собственный джаз-клуб. Я мечтал об этом 30 лет. Это случилось благодаря двум молодым парням, Арсену и Ваагу, которые, придя в “Поплавок” 10 лет назад, предложили устроить на имеющейся у них территории клуб. Они за год построили клуб, а это было ужасно сложно, дом был старый. А сейчас у меня есть четвертая мечта, о которой я вам не скажу. О мечте рассказывают, только когда она уже осуществилась. Нельзя делить шкуру неубитого медведя. Но я успел осуществить пятую мечту. Однажды я проснулся, примерно год назад, и решил сделать антологию ар мянского джаза, начиная с 1938 года до 2013-го, 75 лет. Армен Амирян дал добро на доступ к архивным записям государственного радио Армении. Я записал все, что мне нужно было. Набрался 101 музыкант, оставивших след в армянском джазе. От каждого музыканта по одной-две вещи. Получилось 10 дисков. Финансировал этот проект “Армросгазпром”, выделив 25 тысяч долларов, за что я им крайне благодарен. В 1938 году Артемий Айвазян создал первый армянский джазовый оркестр. Цолак Вартазарян, Константин Орбе лян, Мелик Мависакалян, Арно Бабаджанян… Это все те, кто до начала 60-х годов возглавлял оркестр. Потом были Мартин Вартазарян, Степа Шакарян. Все они – ветераны армянского джаза и руководили биг-бэндами. Первый малый состав в Армении создал я – трио Левона Малхасяна в стенах брюсовского института, где я учился. В него входили Артур Абрамян – контрабасист и Армен Тутунджян – барабанщик. Через год-полтора трио превратилось в квартет с блестящим саксофонистом Александром Закаряном. После этого, как грибы после дождя, начали возникать мини-составы… Вернемся к антологии. Диски напечатали в Америке, дизайн – бомба! Плюс фотоэнциклопедия всех музыкантов, плюс шаржи на всех. Но это не коммерческий проект. Презентация состоится до конца года в Большом зале филармонии.