Интервью / Рубен Пашинян
Фото / Дарина Александрова и Павел Вадимов
Продолжая преподавать зарубежную литературу в нескольких петербургских вузах, он сумел заявить о себе и как об авторе неформатной полуавтобиографической прозы, что принесло ему довольно широкую известность. Дебютный роман «Люди в голом» (2009) вошел в шорт-листы премии «Новая словесность», премии «Национальный бестселлер» и лонг-лист премии «Русский Букер». Роман стал «книгой месяца» журнала GQ и вошел в список 50 лучших книг 2009 года по версии НГ-Ex libris. Затем у него вышла вторая книга – «Скунскамера», которая вошла в шорт-лист премии имени Довлатова, лонг- лист премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга», а недавно удостоилась приза зрительских (читательских) симпатий в рамках литературной премии «НОС» («Новая словесность»). Интернет позволил связаться с нашим соотечественником – филологом и писателем Андреем АСТВАЦАТУРОВЫМ.
Андрей Аствацатуров Андрей Алексеевич Аствацатуров родился в 1969 г. в Ленинграде, в семье потомственной питерской интеллигенции. В 1991 окончил филологический факультет СПбГУ. Кандидат филологических наук (1996 г.). Доцент кафедры истории зарубежной литературы СПбГУ и руководитель программы «Литература» в Смольном институте свободных искусств и наук. Автор двух научных монографий «Т.С. Элиот и его поэма «Бесплодная земля»» (Изд-во СПбГУ, 2000) и «Феноменология текста» (Изд-во НЛО, 2007), многочисленных публикаций, посвященных английской и американской литературе. Автор статей о творчестве О. Уайльда, Т. С. Элиота, Дж. Джойса, В. Вулф, Г. Миллера, Э. Хемингуэя, Дж. Сэлинджера, К. Воннегута, Дж. Апдайка, Т. Фишера. Печатался в академических сборниках филологического факультета СПбГУ, журналах «Новое литературное обозрение», «Преломления», «Коллегиум», «Собака. Ру» и др. С 2009 года постоянный участник международных книжных ярмарок и фестивалей в Москве, Санкт-Петербурге, Перми, Хельсинки, Таллине. Регулярно выступает в качестве эксперта и консультанта на различных телеканалах и в радиопрограммах («РТР», «Культура», «СТО», «5 канал», «Санкт-Петербург», «Эхо Москвы», «Радио Мария»). Снимался в фильмах «Кэрель: то, что не снял Р. В. Фассбиндер» (2004, режиссеры: М. Климова, Т. Фомичева), «Две или три вещи» (2006, режиссер: Н. Макаров). Лауреат ежегодной петербургской премии «Топ-50» (2010), лауреат премии «За преподавательское мастерство» факультета свободных искусств и наук (2008). C 2011 года ведет передачу «Дом писателя» на телеканале «Санкт-Петербург».
Андрей, в переводе с армянского «Аствацатур» – «Богом данный». Хотелось бы узнать о Ваших армянских корнях. Как ощущаете их?
Армянином был мой дед по отцовской линии, Георгий Николаевич Аствацатуров. Он родился в Грузии, в армянском селе и свободно говорил на трех языках: армянском, грузинском и русском. Был очень способным юношей, мечтал стать врачом и в начале тридцатых отправился в Ленинград. Окончил Военно-медицинскую академию, там и начал работать военным врачом. В годы войны готовил медицинские кадры для фронта, работал в госпиталях. Он был высококвалифицированным врачом, и к нему за помощью обращались многие очень известные люди, например, знаменитый советский военачальник, герой Сталинграда, Василий Иванович Чуйков. Дед за годы жизни в России сильно обрусел, говорил по-русски без акцента. Но при этом всегда помнил, откуда он родом. У него сохранились в каких-то мелочах, в общении с людьми, в том, как нужно выстраивать отношения с близкими или как нужно вести стол, когда приходят гости, специфические кавказские привычки. Эти привычки, нюансы поведения передались отцу и мне – мы как-то почти бессознательно их усвоили. Но мы с отцом – уже окончательно обрусевшие армяне. Мы не говорим и не читаем по-армянски. Нас правильнее было бы называть, наверное, людьми армянского происхождения.
Бывали ли Вы в Армении?
К сожалению, никогда не был. Но очень хочу и жду удобного случая, чтобы поехать и увидеть эту волшебную страну.
Что Вас связывает с Арменией?
Я всегда интересовался тем, что происходит в стране, откуда родом моя семья. В 1987 году был, как мне показалось, некоторый подъем национального самосознания у армян, живших за пределами тогда еще республики. Помню, питерское землячество активизировалось, консолидировалось. Устраивались разные встречи, проводились семинары, читались лекции, посвященные Карабаху, истории Армении, армянской литературе. Я приходил, знакомился с людьми – неизменно была очень доброжелательная обстановка – и принимал во всех мероприятиях участие на правах, правда, слушателя. Помню как в большой компании, вооружившись граблями и лопатами, мы приводили в порядок армянское кладбище. Это часть большого Смоленского кладбища в Питере, образовавшаяся в конце XVIII века вокруг армянской церкви Воскресения Христова. Церковь, кстати, тогда была в ужасном состоянии, не действовала и представляла собой склад-помойку. Помню, внутри мы обнаружили двухметровый бюст Сталина, которому там совершенно уж нечего было делать. Общими усилиями мы его выволкли наружу, и он еще потом долгое время стоял у церкви, как часовой. Сейчас я стараюсь следить за тем, что происходит в Армении. В Ереване живет мой двоюродный брат Александр Гаспарян со своей семьей. Так получилось, что мы ни разу не виделись, но часто переписываемся и иногда общаемся по скайпу. Брат смотрит телепрограммы с моим участием, говорит, что чувствует наше с ним родство, мою близость к Армении.
Знакомы ли Вы с армянской литературой? Если да, то какие образцы армянской литературы для Вас могут служить примером?
Дед приучал моего отца, а затем и меня читать армянскую литературу. В школе, в девятом, кажется, классе я даже делал доклад, посвященный армянской поэзии начала ХХ века. На русский язык она, помоему, неплохо переведена. Я даже сейчас могу наизусть процитировать некоторые стихи Егише Чаренца. Но что сейчас происходит в армянской литературе, какова специфика литературного процесса в Армении, я, к сожалению, не знаю. Хотелось бы приехать и познакомиться со всеми его участниками. Я, скорее, лучше знаком с творчеством тех армян, которые живут в России и пишут по- русски. Один из моих самых близких друзей – замечательный писатель Валерий Айрапетян.
В чем смысл названия «Скунскамера», помимо того, что это игра слов? О чем «Скунскамера», какова ее сверхзадача, и на эту ли премию роман был нацелен?
История самого названия изложена в тексте, мне ее рассказал гениальный питерский художник Андрей Сикорский: приехавший в Питер молодой человек пытается найти знаменитую Кунсткамеру и спрашивает прохожих, где, мол, находится скунскамера, место, где показывают уродов-скунсов. «Скунскамера» для него звучит понятнее, чем «кунсткамера». Это анекдот, открывающий для меня метафору человеческого существования. Человек робко существует в запертом пространстве чужих идеалов, чужих идей, чужих переживаний и смердит духовно, подобно тому, как скунс, животное милое, но чрезвычайно трусливое, смердит физически. Впрочем, человек иногда готов разбить стены своей камеры, порвать с идеалами, но, оказавшись на свободе, он боится ее и стремится назад, в свою тюрьму. Когда я сочинял роман, мне было интересно подобрать соответствующий ритм этой идее, систему образов и сцен, ее иллюстрирующих. И я меньше всего думал в этот момент о литературных премиях.
Как Вы относитесь к всевозможным премиям?
Вполне положительно, поскольку они материально поддерживают литераторов, оказавшихся в связи с исчезновением СССР на самообеспечении. Особенно это важно для молодых, начинающих авторов, которые мечутся между желанием писать и необходимостью зарабатывать деньги. Для них существует премия «Дебют», это отличный шанс. Но я далек от иллюзий, что премии в самом деле вручают наиболее ярким, интересным текстам. Это в большинстве случаев игра интересов, помощь другу, поддержка человека из «своего» литературного лагеря, поддержка издательства и т. п. Года четыре назад мне рассказали забавную историю. Члены жюри одной уважаемой премии позвонили одному очень хорошему писателю, мастеру, учителю и сказали: «Мы тебе в этом году выдадим премию, пришли срочно рукопись» Тот ответил, что, мол, начал работать над текстом, но ничего толком нет. «Срочно!» – сказали ему. Ну, он и написал, «срочно», как велели. Деньги все-таки, почти полмиллиона. И получил премию от своих друзей. Единственное, что текст вышел неудачный и поспешный, немного недостойный автора. Поэтому премии – это, как правило, всегда закулисная игра, которую ведут люди, пытающиеся руководить литературным процессом. Выигрыш или финал – случай, совпадение обстоятельств.
На Ваш взгляд, почему Ваша книга пользуется таким успехом?
«Таким» успехом пользуются скорее книги Пелевина, Сорокина, Улицкой и Прилепина. Мой успех гораздо более скромный, но у моих книг в самом деле вроде бы появился свой читатель. Успех у читателя, как правило, никакого отношения не имеет к замыслу автора. Меня читают, наверное, потому, что мои романы рассказывают о детстве, и читатели узнают что-то родное, до боли знакомое.
Не мешают ли Вам тени предков, в частности Вашего известного деда? Насколько велика его роль в Вашей жизни? Расскажите о нем.
Тени предков мне мешали, когда я находился только в пространстве филологии и преподавания. Там у меня всегда возникало ощущение, что меня могут сравнивать с моим великим дедом, академиком Жирмунским, и это сравнение будет явно не в мою пользу. Дед был в самом деле величайший филолог ХХ века, многопрофильный специалист, основатель нескольких направлений, как в языкознании, так и в литературоведении. Мои заслуги в области филологии куда более скромны, да и сама наука с того времени, когда в ней появился мой дед, серьезно изменилась. Но сейчас я оказался вовлечен в другую область – в литературный процесс, и здесь я скорее предоставлен сам себе и могу существовать без оглядки на деда. Более того, дед, в молодости весьма иронично относившийся к академической науке, хотел стать литератором, но не решился. А я всетаки решился.
С чего начался Ваш писательский путь?
В 1998 году я поехал на стажировку в США и провел три месяца среди иностранцев, не имея никакой возможности говорить по-русски. Где-то через месяц я почувствовал чудовищную тоску по родному языку и прямо во время занятия, посвященного правам человека, начал сочинять свой первый рассказ. Почти получилось. Потом, спустя два года, подобная ситуация повторилась. Я снова оказался в США, снова ощутил необходимость почувствовать родной язык и написал свой второй рассказ. Потом, в 2003 году я завел себе аккаунт в ЖЖ и стал туда регулярно писать. А замысел первого романа «Люди в голом» (первоначально он назывался «Архипелаг детства») возник в 2005 году, когда у меня вдруг появилось свободное от преподавания и от науки время.
На Ваш взгляд, может ли филолог писать прозу, совершенно свободную от литературных и культурологических аллюзий?
Все зависит от того, насколько он сильный филолог. Если он работающий филолог, если он регулярно пишет научные статьи – то, разумеется, нет. Филология препарирует литературу, сводит ее к набору схем. Ее инстинкт – анализ. Творческий инстинкт – это синтез. И здесь остается только один путь – превратить свои недостатки в свои достоинства, сделать их предметом своей иронии, рефлексии. В этом случае без аллюзий и отсылок работать невозможно.
Благодаря двум книгам Вы приобрели большую известность. Для чего же все-таки Вам, успешному ученому- филологу, было необходимо выступить в роли писателя?
«Большая» известность в моем случае – это некоторое преувеличение. Причин выступить в роли писателя было много. Мне была интересна филология, потому что она меня развивала, делала другим. Но в какой-то момент я начал чувствовать, что мне ее недостаточно, что хочется не идти вслед за кем-то, за каким- то чужим текстом, а хочется прокладывать свой собственный путь, пусть даже он будет кривым и никому не интересным.
Расскажите о Вашем телевизионном проекте на питерском канале, Вы решили пропагандировать литературу?
Это программа «Дом писателя». Но она не являлась моим проектом. У нас была большая команда: продюсеры, сценарист, режиссер, монтажер, оператор. Я был всего лишь ведущим. Мы приглашали гостей, как правило, имевших прямое или косвенное отношение к литературе: писателей, критиков, филологов, издателей, режиссеров. И беседовали на какую-нибудь тему, связанную с литературой. Обсуждали, например, готическую литературу или фэнтези, или офисную прозу, или постановки классиков в кино и театре. Сейчас на телевидении сменилось руководство, и проект остановился. Возможно, он будет возобновлен. А пока мы вместе с журналистом Алексеем Пироговым вместе ведем на «Радио Мария» передачу «Писатель и вера» и каждый четверг рассказываем о каком- нибудь англоязычном авторе, чье творчество проникнуто религиозными мотивами.
Каким Вы видите своего читателя, и есть ли среди них люди без ярко выраженного интеллигентского «клейма»?
Откровенно говоря, я пишу тексты, которые можно прочитать на разных уровнях: можно увидеть в них философско-игровую прозу, можно – документальную, можно – лирически- исповедальную. А можно прочитать как сборник анекдотов. Мне дороги решительно все читатели, но те, кто видят в моих романах философские притчи, мне по-настоящему близки.
И напоследок пару слов о творческих планах.
Сейчас я пишу сборник эссе. Пытаюсь соединить филологию и художественную прозу. Это будет книга, посвященная англоязычным авторам: Джозефу Конраду, Генри Джеймсу, Уильяму Фолкнеру, Джону Апдайку. Я пытаюсь не просто передать некое знание о тексте, как это делают филологи, а скорее показать, чем этот автор, этот текст может быть интересен современному писателю. Это скорее что-то вроде краткого курса писательского мастерства. А когда закончу, приступлю к третьему, завершающему роману своей петербургской трилогии. Пока он лежит в замысле, в виде набросков в двух записных книжках.
В случае копирования и размещения материалов ссылка на журнал и сайт www.designdeluxe.am должна быть активной и является обязательной.
