Возможно, что на Марсе есть отчаянная, кому-то надоевшая жизнь

Интервью Асмик Шамцян

Признайтесь, что фраза «40 лет в глубоком персике» высвечивает в голове единственно возможный фрагмент смысловой ассоциации. Стесняться не надо, дела обстоят именно так. Режиссер Давид Бабаян (Додо) и художник Эдуард Акопян, известные своим не совсем привычным образом мыслей и действий, устроили в Музее русского искусства сюрреалистическую выставку, в которой представили каждый свое: первый – стихи, второй – картины. Окрестив свое творение «40 лет в глубоком персике», они тем самым задали хоть и шутливый, но от того не менее рефлексирующий тон. 24 года назад у них был первый опыт подобной экспозиции. Не имела удовольствия видеть ее, но нынешняя была выдержана в характерном духе – стихи, написанные на небольших постерах и разве – шанные по всему залу, картины с сюрными названиями и музыка, почти медитатив – ная. Как мы оказались в указанном месте (персике) и как Давид с Эдуардом представ – ляют его себе, читайте ниже.

Давид Бабаян (Додо), режиссер

Давид, расскажите, пожалуйста, про «персик».

Мы долго думали над названием нашей выставки. Писать «40 лет в глубокой жопе» это нехорошо. Но и не в арбузе же! Поэтому персик – по всем аллюзиям – это самое то. Прямая ассоциация. С начала нашей первой выставки, состоявшейся 24 года назад, ничего не изменилось в окружающем пространстве, все хуже и ниже. Я стараюсь не часто делать какие- то акции, потому что для них нужно созреть. Очень уважаю режиссеров, которые снимают кино раз, скажем, в пять лет. Они созревают. То же самое и здесь. Мы долго копили наши чувства и вот спустя 24 года снова выразились. Но проблема в том, что все это уходит в пространство и распыляется.

А что конкретно Вам не нравится в окружающей действительности?

Мне не нравится антифриковство во всем. Я считаю, что человек не должен бояться быть фриком – в искусстве, в поведении, во всем. Я не говорю об аморально-дебильном фриковстве. Инакость должна существовать всегда. Если человек хочет отдавать себя творчеству, он не должен бояться, что плоды его творчества покажутся кому-то, мягко говоря, непривычными. Надо бояться потери вкуса. Даже если ты с ног до головы в тату, это должно быть сделано со вкусом. Качество должно присутствовать в человеке на уровне нюха. У нас все крайне упростилось, и в передаче мыслей в первую очередь.

А почему-таки сюрреализм?

Да, сюрреализм, конечно, уже почти не жив. Но сюррелизм в нашем случае – это стиль поведения и мировоззрение. Что бы мы ни делали, это все-таки дада. Те же выборы – это из серии плохого, некачественного дадаизма. Так как мы давно отошли от радикального сюрреализма, то экспонаты нашей выставки – картины и стихи – можно считать постмодернизмом с некими элементами абсурда. Да, стихи оставляют ощущение хорошего какого-то абсурда. При всем при этом я начал писать очень конкретно, легковоспринимаемо. Зрелость поэзии в немногословии. Каждая строчка должна содержать в себе определенную систему. Сначала я визуально представляю свои стихи, а потом уже начинаю облекать то, что я себе представил, в вербальную форму. Например, когда ты лежишь в ванне, а к ноге привязано чучело коровы, поднявшейся к потолку, то вот состояние, вызванное всем этим, и переходит потом в слова. Сначала у меня возникает видение, а уж потом я начинаю писать.

Следующая выставка, я так понимаю, через 24 года?

Поэзия, как выставка – это бредовая, конечно, вещь. У нас с Эдиком уже был такой опыт, а сейчас мы его просто повторили. На самом деле я не считаю, что поэзию можно развешивать и читать.

Или же это должен быть визуально насыщенный перформанс. Но эта форма уже в прошлом. Сегодня модно писать в стол. Интернет дал возможность всем бездарным людям, пишущим в школьных тетрадках стихи, выплеснуть свои «творения» в мировое пространство. Вот это проблема. Вот если бы Элюар был бы жив и сказал бы, что моя поэзия хороша, то я бы считал, что ее можно печатать. Но нет среди нас Элюаров. Мы, находящиеся внутри персика, видим только его стенки, мы, как черви в этом персике, мякоть которой мы сами же и сожрали давным- давно.

Эдуард Акопян, художник

Эдуард, расскажите, пожалуйста, про Ваше представление «персика».

«Персик» – это наше подсознание с элементами сознания. Через картины это никак не проявилось. Ну, как всегда, афиши не совпадают с картинами, картины не совпадают с поэзией, поэзия не совпадает с афишами и вообще ни с чем не совпадает. Но почему- то между ними есть какая-то связь и общая линия, которую я, возможно, не нахожу, но многие говорят, что она есть. Может, это дух или те тридцать с лишним лет, которые мы с Давидом прошли – он по своей линии, я – по своей. Но мы оба воспринимали сюрреализм, ирреальное искусство, чувствовали многое одинаково, поэтому и результат именно таков, каков есть.

Названия картин, я заметила, более сюрреалистичны, чем само изображение…

Может быть такое. Единственное, что я могу сказать насчет названий: это все честно. Я все так и вижу, и чувствую. Иными словами, я не придумываю специально названий, я смотрю на них и вижу, например «Вакантный роман», или «Фарс», или «Тот цветок из тех обещаний» и т. д.